Девы ночи
Шрифт:
Итак, мне, как греку, фирменные мешты [14] были просто жизненно необходимы.
– Ничего, идем, – сказала твердо Марунька, испытывающая ко мне какое-то особое, чуть ли не материнское чувство.
И мы пошли. Почти напротив гостиницы «Львов» был скверик и автостоянка, где парковались польские автомобили. Тут вечно крутились фарцовщики, скупая у поляков всякое барахло. Но все же это был не слишком спокойный бизнес, так как время от времени совершала набеги милиция, и, когда ей удавалось кого-нибудь сцапать за скупкой джинсов или рубашек, сразу загребала в отделение. Поэтому все торги совершались молниеносно, чем, конечно, пользовались
14
Туфли (галич.).
15
Брак, хлам (галич.).
– Вы оба посидите в скверике, а я сейчас вернусь, – сказала Марунька и направилась к польским машинам.
Мы сели с Леськой на лавочку и прижались, как парочка влюбленных. Но я не сводил глаз с Маруньки, которая вступила в переговоры с водителями, живо жестикулируя и тыча пальцем куда-то в необозримую даль. Наконец какой-то поляк вылез из машины, деланно равнодушно оглянулся по сторонам и направился в подъезд, а моя дорогая подруга – за ним.
– Во дает! – рассмеялась Леська.
– Как? Она что… там… в браме? – пролепетал я с нескрываемым сожалением, в котором слышалась чуть ли не ревность.
– Обстоятельства требуют, – сказала Леська и протянула мне спички, чтобы я прикурил ей сигарету, а когда я хотел вернуть коробок, добавила: – Держи у себя. Учись обслуживать дам. Ты теперь грек, а не рагуль [16] .
Я небрежно развалился на лавке и подумал: «Я грек, а не рагуль. А до этого времени я был рагулем и ничего не знал о настоящей жизни. А она здесь, рядом. И я грек. И рядом со мной моя гречанка». Я положил руку Леське на плечо и засвистел «Гуцулку Ксеню». Мимо нас прошел милиционер, и все, кто еще несколько секунд назад прилипал к польским автомобилям, вмиг поотлипали и стали озабоченно смотреть кто куда с такими минами, будто у каждого из них прямо из-под носа ушел трамвай.
16
Примитивный, невоспитанный человек (галич.).
Я и моргнуть не успел, как вдруг перед глазами возникла Марунька и бросила мне на колени пакет.
– Ну, снимай свои шузы.
В пакете лежали чудесные кофейные фирменные мешты. Только чуть потертые.
– «Саламандра». Чего присматриваешься? Это даже хорошо, что ношеные. Натуральней выглядеть будет.
Тут она нагнулась, подхватила мои «прогрессовские» антитуфли и грациозно опустила в урну.
– Это же надо, еще только вчера я купил к ним новые шнурки, – вздохнул я, обувая «Саламандру».
Мешты были как влитые. Вот так, дорогие мои, и становятся альфонсами.
– Откуда ты знаешь мой размер?
– Глаз надо иметь. Идем. Надо еще занять подходящий столик.
– Даешь Львов! – бодро воскликнула Леська, а мне захотелось ответить полным отчаяния «no pasaran!», однако я удержался, ведь при их расположенности к иноязычным фразам может статься, что и эта им знакома.
У входа в ресторан толпились джинсовые «мальчики» и пламенные «девочки». Дверь ресторана открывалась только в семь, но уже с шести публика занимала под дверью очередь, иначе попасть внутрь было невозможно. Часы показывали пятнадцать минут седьмого. Я думал, что мы подождем вместе со всеми, но Марунька протолкалась к двери и начала лопотать что-то по-гречески, местами вставляя
Ресторан не был полностью пустой, как это казалось с улицы. За одним столом сидела толстая размалеванная профура [17] туманного возраста. За другим – две совсем молоденькие девочки.
– Соски, – фыркнула Леська, обозначая специфику их профессии. А когда мы сели, описала, какие именно детали одежды и косметики говорят об этом. – Видишь, какие у них нарумяненные щечки? Только соски так красятся. Это они любят повязывать себе цветные бантики, надевать белые гольфы и короткие юбочки школьного кроя. Они, как и все остальные проститутки, всегда тусуются парами.
17
Проститутка.
– Какие же у нас будут имена? – к месту спросила Марунька.
– Ну, ты можешь оставаться Марианной, – ответила Леська. – Я буду Елена, а он – Коста.
– Мне больше нравится Никос, – сказала Марунька.
– Казандзакис, – уточнил я.
– Что?
– Был такой греческий писатель. Никос Казандзакис.
– Не надо нам писателей, – категорически покачала головой Леська. – Будешь Коста… Ах, мио, мио Коста!.. – Она мечтательно откинула голову, а секунду спустя процедила сквозь зубы: – Жмот… Подарил мне французский коньяк, и сам его выжрал за ночь.
– А ты где была?
– В трансе.
Тут швейцар милостиво распахнул двери, и ресторан наполнился шумом. Толпа моментально обсела столы. Но далеко не все. Несколько столов остались свободными, однако швейцар снова закрыл дверь и повесил табличку «Извините. Мест нет». Теперь настал его звездный час. Далее он будет впускать лишь отдельными группами, детально выяснив, сколько должно быть человек, а администратор даже поинтересуется, что именно они собираются заказать на ужин, ведь вдруг они за бутылкой пива собрались гулять до полуночи.
В тот вечер за пятью столами «работали» двенадцать проституток. «Мои» сидели за шестым столом, но проститутками не были. Потому что были греками. Сколько еще в зале было таких «греков», сложно сказать.
Швейцар, имея с проститутками договоренность, лично направлял потенциальных клиентов за их столики. Одних – по их личному заказу, а других – по заказу самих проституток. Этим он похож на уличного регулировщика. После жеста, указывающего направление движения денежного клиента, проститутки поднимают головы и настороженно провожают взглядами каждого из них. Вот два грузина уже что-то нашептывают швейцару, и тот, кивнув, показывает рукой на наш столик.
– Внимание, – шепчет Елена и пригубливает шампанское.
У нас на столе кроме бутылки шампанского и тарелочки с конфетами больше ничего нет. Я тяну шампанское и пытаюсь не смотреть на грузин. В этот момент я чувствую себя такой же проституткой, как и мои новые подруги. Глупая фраза из глупого анекдота начинает мигать в мозгу: «Ох, не могу – сейчас отдамся». Чувствую, как тихо-тихонечко опускаюсь на дно и становлюсь там своим чуваком, а дно – моей стихией. Я – грек, альфонс и потаскун.