Девяностые годы
Шрифт:
— Все равно, это слишком уж часто, — возразила Салли. — Я совсем не хотела ребенка так скоро.
— Ну, моя дорогая, мы всегда хотим одного, а на деле получается совсем другое, — глубокомысленно изрекла миссис Моллой.
Мари тоже рассказывала Салли о Фриско, о том, что он по-прежнему слывет добрым малым в кругу своих старых друзей и неотразимым сердцеедом в кругу приисковых дам.
— Но что касается меня, дорогая, — рассмеялась Мари, — то я не принадлежу к числу его поклонниц. Тем не менее он очень мил. Приносит иногда Жану бутылочку хорошего вина и любит посидеть с нами, поболтать по-французски. Но что за язык, бог мой! Смесь французского с калгурлийским!
Мари уже стала заправской портнихой.
Большинство мужчин, как установила Мари, предостерегали своих жен против мистера де Морфэ, утверждая, что он авантюрист и прохвост. Но жены в ответ на это заявляли, что зато он самый красивый мужчина в городе, а если и прохвост, то на редкость обаятельный. Мало у кого из дам хватало духу отсылать обратно виноград или персики — особенно если эти фрукты появлялись у них в самую жару — и отклонять бесчисленные мелкие услуги, которые Фриско умел оказывать с такой изысканной любезностью. В конце концов это весьма льстило женщинам, тем более что у их мужей не было ни времени, ни охоты окружать своих жен таким галантным вниманием. Золото, рудники и биржа — вот чем были заполнены все их дни и ночи. Предполагалось, что женщины должны жить интересами своих мужей и мириться с отсутствием удобств и однообразием приисковой жизни. Так оно, в сущности, и было, но все же некоторые из приисковых дам находили ухаживания мистера де Морфэ довольно приятным развлечением в их скучной супружеской жизни.
Одной из таких дам, к немалому удивлению Салли, была, как говорили, Лора; впрочем, Салли не хотела верить сплетням, — просто Лоре льстило, что знаменитый де Морфэ возит ее кататься и присылает ей фрукты и цветы.
Моррис говорил Салли, что Фриско не раз приглашал их к себе обедать, но он отказывался. Принимать покровительство мистера де Морфэ — нет уж, увольте! Моррис сказал ему, что Салли не может оставить детей, а он сам нигде без нее не бывает.
Фриско расхохотался, услышав это объяснение, и потащил Морриса в ресторан распить бутылочку; там он окончательно взбесил Морриса, представив его каким-то английским дельцам как «его высокородие Морриса Фитц-Моррис Гауга, более известного, впрочем, на приисках как Морри Гауг».
Моррис злился и говорил, что Фриско хотелось пустить иностранцам пыль в глаза — вот, дескать, какие у него аристократические знакомства, — а заодно и унизить Морриса, если бы тем вздумалось расспрашивать его, что он делает здесь в Калгурли.
Моррис уже давно старался не упоминать о своем происхождении, и выходка Фриско оскорбила его самолюбие. Салли почувствовала острую ненависть к Фриско.
Однако все это вылетело у нее из головы, когда однажды, открыв входную дверь, она увидела перед собой Фриско с корзиной фруктов в руках. Вид у него был веселый и наглый, как у нераскаявшегося блудного сына.
— Хэлло, Салли! — приветствовал ее Фриско. — Вот видите, я никак не мог устоять. По правде говоря, мне все время до смерти хотелось повидаться с вами. И ни разу не удалось поймать вас где-нибудь на улице, поглядеть на вас хоть краем глаза. Разрешите зайти на минутку поболтать с вами.
— Нет, — сказала Салли твердо. — Нам не о чем говорить, мистер де Морфэ.
— Не дурите, Салли. — Фриско слегка отстранил ее, вошел в комнату и поставил корзину с фруктами на стол. — Все будут удивлены, если я не нанесу вам визита, и пойдут судачить вкривь и вкось. Я побывал у Брайрли и у Моллой, почему бы мне не зайти и к вам?
Салли с тревогой почувствовала, что Фриско, как прежде, подчиняет себе ее волю.
— Присядьте, — сказал она поспешно, делая попытку взять непринужденно вежливый тон. — Какие чудесные фрукты! Это очень мило с вашей стороны. Моррис говорил мне, что вы, прямо как добрый волшебник, осыпаете людей дарами…
Фриско опустился в кресло; Салли присела к столу на простой деревянный стул с прямой спинкой.
— Не язвите, Салли, — сказал Фриско с кривой усмешкой. — Я говорил вам, что добьюсь, и — вот видите — добился, доказал вам, что могу, как говорится, залететь высоко. Но это не то, чего я хотел; и не так все вышло, как бы я хотел.
— Ну, нельзя сказать, чтобы вы не получали от этого удовлетворения. — Голос Салли звучал сухо и безразлично.
Фриско рассмеялся.
— Забавно, конечно, было дурачить всех этих важных болванов в их же собственной дурацкой игре. Я встретил Перси в Лондоне, и он начал вывозить меня в свет. Такой человек, как я, нужен был ему тогда до зарезу. Я нажил деньги на приисках, и у меня был опыт. Мы сообща начали выпускать акции двух-трех рудников, и Перси принялся распространять слух о том, что я якобы пропавший некогда без вести сын одного французского аристократа. Откопал какую-то историю, где фигурировала фамилия, похожая на мою, и вот теперь, насколько мне известно, я и ношу эту фамилию. Так, с приличной родословной и некоторым количеством денег в кармане, я был принят в высшем лондонском кругу. Что же мне еще оставалось делать, как не использовать свое положение? Ну, я, конечно, использовал, будьте покойны, и Перси тоже, и теперь мы приехали сюда как представители синдиката с капиталом в полмиллиона фунтов стерлингов.
— Что же вы намерены делать дальше? — спросила Салли.
— Скупить всю Золотую Милю! — весело воскликнул Фриско. — Хорошее название для рудников, выросших вокруг Боулдерского кряжа, на клочке этой богом забытой пустыни, не правда ли? Во всяком случае, это воспламенило воображение дельцов. Деньги так и сыплются в наш синдикат. Но, конечно, это между нами, моя дорогая! Пока мы только ведем переговоры, сделка еще не закончена, и нам невыгодно, чтобы о ней пошли толки.
Фриско продолжал болтать, доверчиво и непринужденно, словно ни минуты не сомневался в том, что его болтовня очень интересует Салли, и не делал никаких попыток перевести разговор на личные темы.
— Конечно, вы сами понимаете, Салли, что нам здесь, на приисках, тоже приходится плутовать иногда, но, черт возьми, все это детские забавы по сравнению с тем, как дурачат народ прожектёры английских компаний.
Когда я уезжал за границу, кое-кто из товарищей поручил мне продать там их участки. Ну, я, разумеется, обосновался в одном из шикарных лондонских отелей, напялил на себя все, что подобает, — цилиндр и лайковые перчатки — и, прихватив с собой образцы самородков и чертежи, отправился в коляске на свидание к одному из тамошних воротил. Разложил перед ним свои экспонаты на куске бархата и без всякой проволочки продал Золотую Гроздь Уайтейкеру Райту за тридцать тысяч фунтов стерлингов.
Тут жулики и аферисты всех мастей набросились на меня, предлагая бешеные деньги за то, чтобы я разрекламировал в печати какое-то дутое месторождение. Одна фирма основала предприятие, купив клочок заросших кустарниками солончаков. Продавец просил за этот свой клочок четыре тысячи фунтов стерлингов и часть акций. Между нами говоря, вся эта ерунда не стоила и четырех шиллингов, но фирма пожелала, чтобы продавец поднял цену до десяти тысяч фунтов, дабы придать предприятию солидный вид и завлечь вкладчиков. И вы бы посмотрели, какие они выпустили проспекты! — с картой, на которой были изображены все рудники — и Большой Боулдер, и Белое Перо, и Хэннан, и Бейли — и все в одной куче, в то время как они отстоят друг от друга по меньшей мере на сорок пять миль. Я сказал этой банде жуликов, чтобы они проваливали ко всем чертям. На том дело и кончилось.