Девять Бегов. Бегущая по мирам – 16
Шрифт:
– Это для меня? Что это?
– Просто обычное успокоительное и зелье скромности, – пожала плечами эльфиечка.
– Как чары на ремне! Ты хочешь меня… этим! Успокоить?! Знаешь, что защита от ядов и от чар такое даже не увидит! Ах ты!.. – рассердилась Лана. – Да тебя за такое! Да тебя! Ну всё!
– Нет, это для… – испуганна начала девица, но замолкла тараща глаза и тихо сходя с ума.
На самом деле ерунда! И чушь! Да такое даже обычные фокусники-шарлатаны делают! Правда стола с дыркой не было. И медленно вынутый Ланой из белого цилиндра белый кролик был не совсем кроликом, но прям как настоящий. Я даже теперь знаю, что это правильно называется сгусток, сгусток магической энергии, ну или уж правильнее называть эны, сжатый и оформленный магией, мы такими игрушечными дракончиками много как бы воевали, а они и огоньками плюются. Небольшой такой, пушистый. И с крыльями бабочки. Просто быстренько созданная могучей колдуньей детская игрушка, ну крылья изменила, увлекаясь сейчас бабочками во всех вариациях. Лана опустила кролика на камни причала.
Нет, не совсем обычный кролик, двуногий, типа няшная пародия на Бэримора, но как бы и обычная и двуногая, и пальцы есть. И, ха… Белый кролик приложил лапку к груди, другой достал из меха крохотную гитарку системы укулеле, самый малый вариант, да ещё и под его размер, на которой начал изображать игру, даже держа порой одной рукой, откуда-то из него зазвучала музыка нормального оркестра, и не набирая воздуха в лёгкие запел красивым оперным голосом прекрасную песню, переведённую и слегка переделанную:
– Свет
Озарил мою больную душу.
Нет,
Твой покой я страстью не нарушу.
Бред,
Полночный бред терзает сердце мне опять.
О, Алунаккан, я посмел тебя желать.
Мой тяжкий крест – сгущенья вечная печать,
Я состраданье за любовь готов принять.
Нет,
Зверёк ушастенький с проклятьем на челе -
Я никогда не буду счастлив на земле.
И после смерти мне не обрести покой,
Я шкуру шубнику продам за ночь с тобой.
– Спаси меня от этого дурдома, – обречённо и с надеждой прошептала бедняжка. – Я всё расскажу.
Я взял и отвёл в лодочный сарай не способную брыкаться от шока девицу, там стянул с неё штаны, рассмотрел следы от уколов на попе. Странная умная дурочка. Ей ещё и успокоительное и скромностное – а как ещё это назвать? – колют. Зелье подчинения уже явно чёрная магия, так что ремень, просто и эффективно, хотя его следов на попе не было. Ну и ладно, разберёмся, но сначала, любовь! И красотка очень сильно хотела. И первым делом во время прекраснейшего допроса призналась, что собственно говоря, на меня, очаровавшего её бабулю, и явилась посмотреть. Причин ещё много, но подробности потом.
Ну и да, она принцесса Алунакка, внучка королевы Ауллины. Ну и имена, будет внучка Луна! А вот как быть с королевой, вопрос интересный. И любовь с внучкой явно не понравится и королеве, и принцессе-дочери и одновременно матери. А может и принцу-отцу. Но поздно. Раньше говорить надо было! И не ломать комедию. А воровка попалась и получила! Ну а с улицы белый кролик заливался во всю, пел на три голоса, даже за троих одновременно неплохо спел. Потом пел арии из оперетт. На третьей композиции мы вышли из сарая. Допрос подождёт, главное что красотка уже пообещала ничего не скрывать.
На меня пялилась испуганная и ошарашенная толпа. Ну, да. Они же не знали, что это девица! И не знают! Толпа дружно забормотала:
– Мы не обманываем и не воруем…
Я одобрительно кивнул. Какой-то парень лет под тридцать испуганно крикнул:
– Я когда чинил крышу, случайно прихватил бутылку бренди из бара, посмотреть, там вроде пробка треснула. Забыл вернуть! Но верну!
Ему дал затрещину мужик старше лет на двадцать. Повисла тишина. Лана сказала:
– Отнесите ящики в дом Лорда Анланрусо хоз Лунда, положите около кузни. Потом, Мой Лорд, прошу, танцы! И вино! И можно угостить наших холопов. Отметить прибытие лорда в Лунд!
– Пусть лежат. Завтра отнесём. У нас не воруют! Вот помню, тесть обронил сребреник около бакалейной лавки, а через два дня протрезвел и вспомнил, так там и лежал… – пространно сообщил кто-то, под громкое сглатывание толпы в предчувствии веселья.
– Украдут всё, что плохо лежит. А плохо лежит всё, что не привинчено и не приварено, – строго сказала Ланочка. Улыбнулась и проказливо посмотрела на сарай. – Отнесите, пожалуйста.
Ого, какой энтузиазм. Ну и народу много, ящиков мало, быстро отнесли. А потом пир! Я угощал, конечно. Лана пила мало, кушала много и очень много общалась со служанками, ведя агитацию, да так, что глазки у тех сияли. И плясала и пела. Два танца мы вместе танцевали.
Часа через три – когда я отнёс в дом засыпавшую, всё-таки мало спавшую, да и с дороги, и славно покуролесившую и поколдовавшую Лану, отвёл спать и Олю, Луну и присоединившуюся к пиру тоже уставшую Мишель, уложил всех, причём Мишель и Луну в отдельных комнатках, а сам в костюме кузнеца и с семью голограммами дозорных бабочек на перевязи, с оружием конечно, вернулся чтобы как следует, но не сильно выпить – пожилой абориген подсел за мой столик, гордо осмотрел земляков, что лорд его не прогнал, отхлебнул бренди и пьяно пробормотал:
– Да не переживай ты, что все узнали, что ты с подмастерьем вытворяешь, ну и вести этого… негоцианта в лодочный сарай не стоило… Но бывает… Хотя у тебя две таких девки! Но… понимаю… ностальгия! У нас многие с овечками начинают. А что, раз девки под присмотром, а силушка молодецкая рвётся наружу… Да я и сам… И знаешь, уже и внуки у меня взрослые, а вот недавно увидел овечку красивую, и такое нахлынуло! Жена старая уже, нет былой красоты, а знаешь какая была!.. Ну и…
– Как говорят профессора, жёны стареют, а третьекурсницам всегда двадцать, – прервал с усмешкой я подробности, а потом слушал, как собеседник пересказывал этот анекдот за соседние столики, но переделав под пастухов и ярочек, ну да, явно имеющийся здесь, во всём мире, грех прелюбодеяния накладывает колорит.
Я еле отвязался от старого проказника. Пил, общался с пьяными словоохотливыми подданными. Смотрел на луны и сверхновую. И в голограммы, одна из которых показывала как поворочавшаяся в деревенской кровати Луна встала, оделась, приспустила штаны и попробовала поставить себе уколы, не смогла. Повертелась – поправляя прикрывающие сиськи кружева и скептически хихикая над понятной ценителям и как она считала выдавшей её попой, которую за это ещё и пошлёпала – перед зеркалом в свете фонаря с шаровой молнией, которых Лана несколько сделала, похихикала. Отправилась в гостиную, осторожно посмотрела с балкона на пьянку ближе к морю, сразу у всех таверн-кафешек, благо расстояния шаговые и всё рядом, открыла бутылку бренди и начала явно в первый раз тайно бухать, посматривая в окно на звёзды и мечтательно улыбаясь.