Девять граммов на удачу
Шрифт:
– А как же Сияние? Не боятся? – Немой услышал свой голос как будто со стороны.
– Нет…
– Почему?
– Есть средство…
– Какое?
Чужак замялся – тянул время, а сам все посматривал то на яркое, мерцающее небо, то на Немого, ожидая, когда Сияние убьет его.
– Не дождешься… сука… – прохрипел Немой, мотнул головой, пытаясь сфокусировать взгляд на пленнике, и приставил пистолет к его лбу: – Сдохнешь… первым… гад…
Чужак понял, что сейчас последует выстрел.
– Там! – завопил он. – В вертолете! В аптечке! Шприцы с зеленой маркировкой… Один укол в час…
Немой нажал на спуск. Пуля продырявила пленнику голову. Чужак затих.
Митя попытался встать, но не смог. Его хватило, только чтобы подняться на четвереньки. Так, на карачках, он и поковылял к вертушке, из последних сил забрался внутрь.
Шприцы и в самом деле были там. Много шприцев – всевозможных одноразовых небьющихся шприц-тюбиков. Некоторые Немой узнал: промедол, антидот, антибиотики широкого профиля. Незнакомых маркировок было две, и обе без надписей-сигнатур. Их заменяли разноцветные ободки. На одной партии зеленые, на другой красные.
Немой несколько мгновений тупо пялился на незнакомые сигнатуры. «Песня сирен» затуманивала рассудок, но все же егерю хватило здравомыслия, чтобы понять: чужак мог обмануть, и тогда в зеленых шприцах препарат, который убьет. Или вызовет обморок, от которого уже не очнуться.
При других обстоятельствах Немой не стал бы раньше времени добивать чужака, сперва испытал бы действие препаратов на нем. Но сейчас выбора не оставалось. Время работало против егеря. Его самочувствие ухудшалось с каждой секундой, он уже почти не контролировал пленника. Тот становился опасен. И Митя принял единственно верное решение – убрать врага. Зато теперь выбор появился.
– Зеленые или красные? Соврал или не соврал? – заговорил Немой вслух. Так было легче сосредоточиться. Наконец он решился: – А, плевать… Все равно подыхать…
Егерь взял из коробки шприц с красной маркировкой и вонзил иглу себе в шею…
Митя все же потерял сознание, но вскоре пришел в себя – лекарство начало действовать. С каждым ударом сердца Немому становилось все лучше.
В целом ощущения были странными. С одной стороны, слух обострился, а с другой – «Песня сирен» почти не воспринималась ухом – теперь она казалась приглушенным ровным гулом.
То же происходило и со зрением. Немой мог разглядеть хвойную иголку на вершине самой высокой лиственницы, а вот краски убийственного Северного Сияния поблекли, точно выцвели. К тому же у Мити прибавилось сил. Исчезли проблемы с дыханием, пропала потливость.
– Вот это дело! – обрадовался Немой. – Так жить можно!
Он выгреб из аптечки все шприцы, маркированные красным, и побежал туда, где его ждал Куб.
Тот был без сознания, но жив. Митя быстро сделал товарищу инъекцию, беспокоясь, не опоздал ли. Его опасения оказались напрасными – Куб открыл глаза.
– Митька… Успел-таки, сукин сын… – Кубометр засмеялся. – Как ты нашел убежище?
Он осекся, только сейчас осознав, что лежит не в бункере и не в землянке, а на открытом пространстве – на травке под березой и над головой полыхают разноцветные столбы смертоносного Северного Сияния.
Сева резко сел, не сводя ошеломленного взгляда с переливающегося ядовитыми красками неба, и онемел от удивления, впервые в жизни позаимствовав кликуху у друга…
Сияние могло продлиться от нескольких часов до одних суток, и Док не собирался столько времени бездельничать. Аппаратура не работает? Пускай. Есть старый добрый микроскоп, пробирки с химикатами, бумага для записей и простой карандаш.
Прежде чем отправиться в землянку, Зинчук вернулся в лабораторную палатку. Схватил чемоданчик полевой мини-лаборатории и тщательно упаковал заготовленные образцы с генетическим материалом.
Эти образцы были последними. Жалкие крохи, которые удалось наскрести на поле возле «Ошарского». Если б материала оказалось побольше, уже давно был бы получен конкретный результат. Но неприятель тщательно прибрал за собой: сжег трупы своих бойцов, в местах стоянок спалил весь мусор и остатки пищи, на которых могла остаться слюна. К тому же на дневках таинственного врага уже успели похозяйничать хищники.
Надежда оставалась на каракумскую стоянку – наиболее свежую из всех. Там могло кое-что сохраниться. Отправленная туда полевая группа исследователей должна была вернуться на следующий день. Но Сияние спутало все карты…
– Ангидрид твою перекись водорода, – выругался Зинчук и тут услышал первые звуки «Песни сирен».
Док заторопился, вытащил из принтера пачку бумаги и зашарил по лабораторным столам в поисках карандаша или ручки.
Тем временем ноющий гул нарастал, вызывая боль в ушах. Появилась отдышка. Док утирал текущий в три ручья пот, но продолжал обыскивать ящики. Ни карандаша, ни ручки!
В палатку ворвался егерь Николай Фомин по прозвищу Фома:
– Так и знал, что вы здесь! Иван Аркадьевич, бросайте все и живо за мной! Вы последний. Входы в главные землянки уже запечатали. Для нас держат открытым один – возле кухни…
– Сейчас-сейчас, – забормотал Док и принялся выдирать из столов ящики, высыпая их содержимое прямо на пол.
– Иван Аркадьевич!
Фома подскочил к профессору, ухватил его одной рукой за грудки и попытался выволочь из палатки силой, но Док внезапно обеими руками прижал его кисть к своей груди и сделал резкий поворот корпусом, выворачивая руку егеря в локтевом суставе. Не ожидавший ничего подобного, Фома выпустил профессора и рухнул на колени.
– Ох, извините, молодой человек. Я вас не зашиб? – забормотал Док.
Ошарашенный егерь помотал головой.
– Вот и ладненько… – Зинчук бросился к шкафу, где висели лабораторные халаты сотрудников, и принялся шарить по карманам, едва не отрывая их с мясом. – Мне надо кое-что найти… Я сейчас… Быстренько…
– Ну, вы даете, профессор, – изумленно протянул егерь, вставая на ноги и потирая запястье. – Где это вы научились освобождаться из захвата?
– А?.. Да есть у меня учитель… Бедуин…