Девять воплощений кошки
Шрифт:
Катя все пыталась прочесть по его лицу – узнал он ее или нет.
– Правда? А мне сказали у вас. Тогда у кого же? К кому мне обратиться?
– Я не знаю.
– Как у вас много техники! – восхитилась Катя. – И вы что, весь музей отсюда видеть можете?
– Залы, экспозиции. А вас что конкретно интересует?
– Да ничего… Так к кому же мне обратиться насчет пропусков?
– Нет, вас же что-то конкретно интересует, я так понял, – Николай Тригорский поднялся с кресла.
Огромный, как шкаф. Катя сделала шаг к двери.
– Извините, я, наверное,
– Насчет пропуска постоянного вам бы лучше к тому обратиться, кто вас сюда в музей прислал.
Катя посмотрела ему прямо в глаза: ага… так, значит… ясно… Все же она оказалась права – память у Тригорского зрительная отличная. Длинная память. Ну что же…
– Мне в случае необходимости генерал Елистратов посоветовал обратиться прямо к вам. Сказал – вы надежный человек. И вы активно помогаете правоохранительным органам.
Николай Тригорский выпрямился, став еще выше ростом.
– Я вас сразу узнал еще тогда, – сказал он.
– Когда? – Катя похолодела: неужели этот хмырь заметил ее там, в шкафу в комнате техников?
– В среду, когда на мониторе увидал. Полицейские вас тоже допрашивали. Я сразу понял – для вида. Как оно все сплетается в один клубочек – проверку государственную присылают… аудиторшу… и вас с напарницей довеском. Она, мол, тут по финансовой части, а вы по своей части. А потом аудиторшу мертвой находят с разбитой головой. Что ж вы за ней не уследили-то?
Катя подумала: это тебя надо спросить, служба безопасности: что же это вы за Дарьей Юдиной не уследили через свои камеры. Но она промолчала.
– Значит, мне от вас, как от представителей генерала, особое доверие, – Тригорский-старший хмыкнул. – Дожил, надо же. А что же там, в Красногорске, с этим щенком ко мне домой явились, сына моего опозорить хотели?
– Никто никого не хотел позорить. Я проверяла деятельность участкового инспектора. А в тот день в воскресенье случилось ЧП в гостинице для кошек.
– Так я не понял, откуда вы – с Москвы сотрудник или наша, областная?
– Я работаю в министерстве, – скромно солгала Катя. – Группа проверки и контроля. Участковый Миронов в тот день в Красногорске отрабатывал версию…
– Не верьте ему. Вас как зовут?
– Екатерина.
– А меня Николай Григорьевич. Щенку этому поганому, Вовке Миронову, не верьте. Он сына моего вот как достал до самых печенок, – Тригорский-старший сжал могучий кулак. – Формой полицейского сучонок теперь прикрывается. А нутро-то у него, как было гнилым с детства, так и осталось. Мне ли не знать? На моих глазах рос. Я сначала к нему, как к родному. Спортом его заставил заниматься. Сын мой с ним со школы дружил. А потом… лучше и не спрашивайте, что произошло. Такой стыд, такой позор.
Катя решила не задавать вопроса: а что случилось? И она оказалась права.
Помедлив секунду, словно ожидая, но так и не дождавшись ответного интереса, Николай Тригорский продолжил, снизив свой рокочущий бас на два тона:
– Я ведь их застукал. Пацаны онанировали втихаря в гараже. Мой недоделок и этот Вовка Миронов… мастурбировали друг друга. Я их так ремнем отходил тогда. И этому щенку запретил на метр к сыну моему приближаться. Только ведь разве уследишь? Я с сыном беседу провел профилактическую – мол, паршой от этого дела мужики покрываются, лысеют от онанизма-то. Мой вроде понял. Начал сторониться. А тот щенок, видно, во вкус вошел. Однажды подкараулил моего и… в общем, они подрались, потому что мой дал мне слово – больше ни-ни этой пакости, рукоблудия. Моего-то Вовка Миронов отметелил тогда сильно. И ненавидит с тех пор, простить не может, что сын меня, отца, послушался, а его, развратника, отверг.
– Они были тогда мальчиками, прошло много лет с тех пор, – сказала Катя.
– А память-ненависть-неприязнь осталась. И зачем таких, как этот щенок, вы в полицию берете? Проверяли бы их сначала на каком-нибудь детекторе.
– Мы проверяем, – Катя кивнула.
А сама подумала: в какую же вонючую грязную лужу может плюхнуться участковый Миронов, если только не оставит свои подозрения, это свое упрямое «я докажу». Тригорскому – сразу видно – палец в рот не клади. Этот начальник службы безопасности музея умеет очень грамотно защищаться, используя для этого самые нелицеприятные приемы. Так может запачкать участкового – тот потом сто лет не отмоется. Вывод: с Тригорским надо вести себя крайне осторожно.
– Все это красногорские локальные дела. И к убийству в музее отношения не имеют, – сказала она сухо. – А я тут работаю как раз над раскрытием убийства. Значит, у вас весь музей просматривается? А тот коридор, где убили Дарью Юдину?
Ты уже отвечал на этот вопрос, когда я сидела в шкафу там, в комнате техников… Ответ отрицательный. В том коридоре в темноте шлялся твой сын. Что он там делал? Ты у него спрашивал?
– К сожалению, нет. Я всегда говорил – нужен тотальный визуальный контроль за всеми помещениями. Но тут же ученые – мать их – им свобода нужна.
Тот же самый отрицательный ответ. Теперь спросить про сына…
Но Катя точно по наитию спросила совсем о другом:
– Куда, по вашему мнению, Юдина могла идти?
– Куда угодно. В библиотеку, в отдел рукописей, в отдел Древнего Востока, в отдел научной популяризации. В наш спецхран… но тогда бы ее увидела охрана, там постоянный пост. Но сдается мне, шла она в Дубовый зал.
– Это где же?
– Так вы там были с подругой, это хранилище, – Тригорский-старший прищурился.
– В хранилище? Вы думаете, она хотела лично увидеть ту новую коллекцию? Ну, которая «Проклятая»?
– Может, и коллекцию «Проклятую». Только, по моему разумению, шла она к нему. Специально дождалась, когда большинство сотрудников домой слиняет, останутся лишь те, кто задействован в этой чертовой репетиции.
– К кому, Николай Григореьвич?
– Да к профессору нашему востоковеду Олегу Гайкину.
– А почему вы так решили, что она шла к профессору Гайкину?