Девятая квартира в антресолях II
Шрифт:
Вернулась Даша с букетиком садовых цветов и уходить стало глупо, потому что появился еще один объект, которого можно было напугать жуком. Зажав его в мокрой уже от пота ладошке, Шура терпела его щекотку лапками и ждала, пока Даша поставит цветы на стол. Та расправила их уже в вазе и, удовлетворенная результатом, взяла с веранды швабру и стала заметать несколько опавших на пол лепестков. Тогда Шура выпустила жука на розовый цветок флокса, и соцветие тут же прогнулось под его тяжестью.
– Как красиво! – сделала Шура вид, что нюхает букет. – Дашенька, а как зовут этот цветочек?
Даша обернулась, наклонилась, громко завизжала и, закрыв лицо руками, убежала через сад к кухне. Палка швабры стукнулась об пол, Шура расхохоталась.
– Александра! – старалась быть строгой Аннушка, хотя удавалось ей это с трудом. – И Вам не стыдно? Мне придется теперь наказать Вас.
– За что? – Шура пыталась теперь поймать жука обратно, но он умело увертывался от ее рук и прятался в разноцветной пене цветов. – Сама она виновата, если такая трусиха. Девочки не должны ничего бояться!
Сквозь верхнюю стеклянную часть двери, затянутую с одной стороны кисеей и ведущую во внутренние комнаты, было видно, что сюда идет Настя. Она налегла на створки, распахнула их и, застыв на пороге, спросила:
– Шурка! Ты опять поймала какую-то гадость? Выкинь сейчас же, я не войду в столовую, пока сама не увижу, что ты от нее избавилась!
И тут, не со стороны калитки, а перелезая прямо через балюстраду веранды, из сада, показались две заросшие мужичьи морды. Это было настолько неожиданно, что никто даже не закричал. Тот, что перелез первым, окинул быстрым взглядом всю обстановку и скрипучим голосом сказал:
– Лезь, чертушка, здесь одна токмо баба. А вы цыц! Кто заорет – шею сверну как куренку!
Он был весь заросший клокастой бородой, глаз не было видно из-за нависших густых бровей, и в руке у него поблескивала какая-то железка. Он стал по стенке медленно обходить комнату, и тут Анна поняла, что она одна здесь из взрослых и, если им отрежут путь внутрь дома, то убежать через сад у детей шансов нет совсем.
– Девочки, – как можно спокойнее постаралась произнести она, – уходите в гостиную. Медленно.
Второй мужик оказался еще страшней первого, потому что улыбнулся беззубым ртом на слова гувернантки.
– Цыпа-цыпа-цыпа, – подзывал он ее и трусил тремя пальцами, как бы сыпля корм. – Ах, какая резвая курочка!
Настя от ужаса окаменела в дверях, а Шурка медленно-медленно опустилась на корточки.
«Испугалась, деточка моя», – пронеслось в голове у Анны, а после мысли замелькали, как стеклышки в калейдоскопе, только совсем не такие радужные: «Кричать нельзя, барыня побежит, оступиться может. Да лестница еще! А ну, как выкинет. Нет, нельзя. А позвать кого-то надо! Одной не справиться с двумя. Девочек. Девочек надо убрать от греха!» Она посмотрела на Александру и не увидела страха в ее глазах. Анна, продолжая глядеть на Шурку, потянулась к бронзовым каминным часам, изображавшим пастуха и пастушку.
– Э-е-ей! Ты что задумала, дева моя! – просипел первый разбойник. – Не надо!
Аннушка кивнула Шуре и та молнией метнулась к Насте, зажав в руке швабру, подобранную с пола. Шурка со всей силы пихнула оцепеневшую сестру, сбив ее с ног, захлопнула за собой дверь и, пока второй разбойник преодолевал смешное расстояние в два шага до нее, успела сунуть палку в ручки двери и теперь они прилипли лицами к стеклу с двух сторон – ребенок и старик.
– Бегите! – теперь уже ничего почти не соображая кричала им Анна. – Через окно, к соседям! Бегите!
«Девочки не должны ничего бояться!» – прошептала она сама себе, и, с откуда-то взявшейся силой, запустила тяжеленными часами в окно столовой. Посыпались стекла, необычный шум привлек внимание, за оградой послышались людские голоса.
– Зачем же ты, – укоризненно прошептал первый разбойник. – Не надо шуметь.
Он подошел, почти обнял Анну, сделал какое-то короткое, почти незаметное движение, и теперь смотрел ей прямо в лицо. Она охнула, но боли почти не почувствовала. Бандит дождался, пока глаза ее стали мутнеть, и тогда потянулся рукой к сережкам. Он сорвал их, и долго не мог снять с пальчика кольцо одной рукой. Тогда он бросил Аннушку на стол, и, провернув его несколько раз, все-таки снял.
– Эх, девка! Ну, зачем? – сокрушался он, собирая со стола серебряные ножи, ложки и вилки.
Второй в это время выворачивал ящики шкафов и комода, собирая в мешок все, что ему приглянулось. Со стороны кухни раздались женские крики и визг, от соседней дачи бежали мужики. Разбойники бросили все как есть, удовлетворившись уже содеянным и собранным и ушли через парадную дверь, куда получасом раньше вышел урядник.
На столе, на белой накрахмаленной скатерти лежала Аннушка. Ваза опрокинулась, и цветы теперь рассыпались у нее по шее и плечу. Вода замочила ей весь лиф и бок платья и растекалась дальше, вокруг. Мокрое пятно становилось почему-то все больше и больше и постепенно окрашивалось в ярко-алый цвет. Черный жук, до крайности недовольный происходящими с ним сегодня событиями, покинул цветущую ветку и искал теперь дорогу домой. Он переполз с ткани рукава на кожу лежащей неподвижно девушки, неспешно направляясь к тому месту, где на пальце оставался незагорелый след от колечка.
***
Лев Александрович с вокзала решил заехать в московский особняк Мимозовых – вдруг кто-то из них окажется в городе, ведь он ехал наугад, без предупреждения. Если его кто-нибудь впустит, то он напишет Савве записку и останется руководить обещанной переделкой, материалы должны были быть готовы со дня на день, а мебель можно было забрать у Антона в любой день. Если не окажется даже слуг, то придется устраиваться в гостинице, а вечером ехать в Успенское, на дачу.
Вместо знакомого швейцара дверь ему открыл полицейский. Лева тут же попал в его служебные тиски и вынужден был отвечать на множество вопросов. Еще двое стояли у подножия лестницы и преграждали проход в дом. Ответов на свои расспросы Борцов не получал, что происходит не понимал и дальше передней так и не продвигался. На удачу, вдалеке проходил камердинер Саввы, Лева вынужден был окликнуть его. Тот удивился, но тут же подошел ко входу:
– Пропустите, это свой. К барину.
– Что происходит? – спросил его впущенный, наконец, Лева, идя знакомыми коридорами к кабинету Саввы, а камердинер почему-то провожал его как гостя.
– Беда у нас, Лев Александрович, – пожилой слуга вздохнул, явно сдерживая слезы. – Да барин сам расскажет.
– Господи! – не на шутку испугался Лева. – С женой его что? С ребенком? Как он сам-то?
– Да нет, семейные все целы, – он снова вздохнул и добавил: – Пока целы.
Савва не сразу вышел из какой-то болезненной задумчивости, в коей застал его приход друга. Лева поймал на себе «стеклянный взгляд» и подумал уже, что потребуются силы и время, чтобы пробиться сквозь эту преграду, но Мимозов вдруг потеплел глазами и усталым, но совершенно осознанным тоном тихо обрадовался Леве.