Девятая рота. Дембельский альбом
Шрифт:
Общага как общага. Кирпичный дом-казарма в два этажа на окраине Красноярска. Длинный коридор и обшарпанные двери по обе стороны. В конце коридора — туалет и душевые. Здесь же — комната-бытовка, в которой можно погладить одежду или зашить-заштопать что-нибудь в случае необходимости. Да еще на первом этаже ленинская комната с красным уголком. По мысли администрации, здесь рабочая молодежь должна самозабвенно изучать нетленные труды классиков марксизма-ленинизма.
— Куда прешься, Клепиков? — зарычал пузатый старик-вахтер, увидев Клепу и Лютого на проходной. — Ты где сей момент должен быть? На заводе? Вот и топай туда прямым ходом, пока коменданту
— Ну чего ты разоряешься, Степаныч? — добродушно посмеиваясь, спросил Клепиков. — Я же кореша своего из детдома встретил! Ты посмотри, какой герой, в орденах весь, в медалях упакованный! И вообще, я сегодня в ночную смену отпахал…
— Отпахал он! — пренебрежительно махнул рукой вахтер. — Тоже мне, пахарь нашелся, не пахарь ты, а пустопляс. А ну, стоять! — Степаныч решительно перекрыл им дорогу. — Сержанта не пущу — не положено.
— Заколебал, — обиделся Клепиков. — Что же ты за человек такой? У тебя сердце есть?
— Было, но рассосалось, — вахтер многозначительно подмигнул и добавил: — Под действием винных паров.
— А если пузырь?
— Литровый, — озвучил комендант таксу. — Литр «Столичной» с винтом.
Клепа и Степаныч ударили по рукам.
— Добро пожаловать! — пропуская парней в общежитие, вахтер расплылся в улыбке…
Устрялов стоял перед начальником отделения мрачнее тучи.
— Ты у меня, капитан, как прыщ на заднице! — полковник Гапонюк нервно расхаживал по своему кабинету из угла в угол, от стены к стене. — Все люди, как люди — делом занимаются, план по раскрываемости преступлений выдают на гора, палки им в зачет идут. А ты говно в ступе толчешь. И толку — ни в голове, ни в жопе. Когда с Быкаловым разберешься, капитан?
— Разбираемся, Трофим Захарович, разбираемся, — виновато потупился Устрялов.
— Да как ты разбираешься? Не морочь мне голову, — отмахнулся полковник. — Ему твои кавалерийские наскоки с обысками и задержаниями что слону дробина.
Устрялов счел необходимым возразить, уж больно несправедливыми были обвинения начальника:
— Дробина не дробина, а по городу он уже с опаской ездит.
— Ты мне это прекрати! — одернул его Гапонюк. — Кончай тут демагогию разводить! Ты хоть знаешь, что последовало за твоим последним свиданием с Быкаловым?
— А что последовало, товарищ полковник? — насторожился Устрялов.
— Заявление от него прокурору города последовало, вот что! А в заявлении — жалоба на противозаконные действия сотрудников уголовного розыска. Как тебе это нравится?
— Я же у людей Быкалова стволы паленые изъял, Трофим Захарович, — возразил Устрялов. — Они со стрелки ехали.
— Так, погоди. Ты, как говорят наши клиенты, совсем фишку не сечешь. Во-первых, стволы у них все зарегистрированные, потому как числятся эти уроды сотрудниками охранного предприятия. Кроме того, оружие, обозначенное тобою как пистолеты Макарова, на самом деле имеют маркировку ИЖ, так что к использованию частной охраной разрешены. А те, которые ты обозначил как ТТ — вообще газовые! Ты мне тут зачем фальсификацией занимаешься? Совсем охренел, капитан? Да я тебя завтра же в участковые переведу! И, наконец, второе: люди Быкалова — не простые люди, заруби себе на носу.
— Для меня, товарищ полковник, как для Уголовного Кодекса, все люди одинаковые, — упрямо мотнул головой Устрялов.
— Ошибаешься! Не все! У него в бригаде одни афганцы. А это совсем другой контингент.
— Афганцы, засранцы… Какая разница? — пожал плечами капитан. — Мы же — власть! Рано или поздно все равно их к ногтю прижмем.
— Ты уже доприжимался, — невесело заметил полковник.
Он сообщил Устрялову, что сверху приказано возбудить в отношении него служебное расследование по факту незаконного задержания Быкалова и сотрудников его личной охраны. И превышения должностных полномочий.
— Вот ты скажи мне, капитан, как тебе в голову пришло стрельбу в городе открывать, да еще из автоматов.
— А как еще тормознуть бандитов, Трофим Захарович, когда они на джипаре, а мы на уазике! Они же на шею нам салятся, а мы с ними поделать ничего не можем! Где справедливость?
— Где справедливость, в этом отдел собственной безопасности разберется, — буркнул Гапонюк не глядя на Устрялова. — А для того, чтобы с бандитами бороться, нужно не по городу за ними с калашами гоняться, а заниматься оперативной деятельностью: расширять агентурную сеть в криминальной среде, грамотно собирать компрометирующий материал, совершенствовать вербовочную работу. Тебя всему этому в высшей школе милиции разве не учили?
— Учили, товарищ полковник.
— А если учили, то почему фигней занимаешься? — уже не сдерживая себя, взревел Гапонюк. — Марш работать, мать твою в дышло!
Капитана Устрялова как ветром сдуло из кабинета полковника…
Гапонюк, успокоившись, перешел из кабинета в примыкающую к нему комнату отдыха. Здесь, от души развлекаясь, ожидал окончания разговора неприметный мужчина лет пятидесяти в темно-сером костюме и невзрачном галстуке.
— Ну ты, Трофим Захарович, даешь копоти! А не слишком ли круто ты с капитаном своим обошелся?
— Да нет, Андрей Станиславович, — Гапонюк присел в кресло рядом, плеснул в рюмки по чуть-чуть французского коньячку. — Этих анархистов надо в ежовых рукавицах держать. Не сомневайтесь, теперь он мне на этого Быкалова чемодан компромата нароет.
— Да я и не сомневаюсь. Столько лет мы с тобой знакомы, Трофим Захарович, и ни разу ты меня еще не подвел. Но сам знаешь, капитан твой прав на все сто: Быкалов — хороший организатор, и мы не можем допустить, чтобы он и его люди подмяли под себя весь город. Конечно, моя контора ими должна заниматься, но команда сверху не поступала. Я думаю, это из-за того, что в горкоме партии у Быкалова мохнатая лапа. Не нравится мне все это. Он доит цеховиков и делится с кем-то в партаппарате. Сам понимаешь, кто у нас в стране всем рулит. И рыба, сам знаешь, с какого места гниет. В этой ситуации мое начальство предпочитает помалкивать в тряпочку. Мы с тобой как честные коммунисты, конечно, молчать не имеем права, а не молчать тоже не можем, потому что дадут нам ногой под зад в лучшем случае. Поэтому давай так сделаем: я попробую узнать, с кем он в горкоме в связке работает, а ты со своими людьми займешься этой бандой.
Гапонюк задумчиво покивал, словно бы соглашаясь с мнением полковника КГБ, но то, что он произнес в ответ, сильно смахивало на возражение.
— Бандой, говорите? — Гапонюк мрачно посмотрел на собеседника. — Это не просто бандиты, это афганцы… Они на войне выжили. А домой вернулись, и никому не нужны. Почти у каждого второго постфронтовой синдром, а в башке обида на родное государство, которое их оттрахало во все дырки, а потом выбросило на помойку. Ни работы, ни профессии, ни уважения. Какое уважение оказывает им наше с вами социалистическое общество?