Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ
Шрифт:
Существует несколько циничная мудрость: «на гражданке вор, на войне — разведчик». Редко когда случается наоборот. Федя Свинарев оказался таким вот исключительным случаем. В лихие девяностые, по слухам, он погиб в бандитских разборках где-то на Дальнем Востоке. Впрочем, я могу ошибаться.
Примерно в это время наша рота по боевому расчету сделалась по приказу начальника училища — комендантской. Это звание носило достаточно условный характер, потому что эти функции выполнялись нами лишь несколько раз в году во время отработки действий по тревоге. В частности, наш взвод стал группой регулировщиков. Преимущества такого назначения мы осознали почти сразу, и эти обязанности выполнялись, кроме отработки «тревожных» действий, еще при выезде училища в учебный
При сборе училища по тревоге либо просто для выезда наш взвод поднимали одновременно со всеми, но долгих и мучительных ожиданий на плацу, строевых смотров, с этим связанных, либо ожиданий в автопарке своей очереди на погрузку не было.
Первыми мы загружались в ГАЗ-66 и затем по двое нас высаживали на крупных пересечениях улиц в г. Рязани с задачей в момент приближения колонны остановить движение и обеспечить ее беспрепятственный проезд.
Само дело занимало совсем немного времени, когда важные, в полном снаряжении и вооружении курсанты с флажками выдвигались на середину дороги и гражданский автотранспорт замирал по одному только мановению руки. Это был момент истины! Затем шедший в конце училищной колонны ГАЗик подбирал нас, и мы ехали либо вслед за всеми в заданный район, а чаще всего возвращались в расположение училища.
Зато время ожидания, даже в зимнее время, приносило массу развлечений. Можно было поспать лежа прямо на улице, познакомиться с проходящими девчонками, сбегать в магазин. По пути следования колонны, а значит, вблизи регулировочных постов, были хлебозавод и кондитерская фабрика. Сердобольные работницы всегда угощали кур-санта-посланника молоком, свежими, еще горячими, батонами. Затаривался он, естественно, на всех и передавал еду по цепи. Однажды нам даже перепало несколько бракованных тортиков. По сути, служба удачно сочеталась со своего рода увольнением. Времена были другие, отношение к армии тоже другое, и в особенности к курсантам воздушно-десантного училища, которых после известной трагедии изредка называли в народе «смертниками». Последним фактом мы даже гордились, так как он придавал нам налет героизма и мужественности.
Глава 33. Стрельбы. Гранатомет
И вот, наконец, наступил момент, когда и мы вступили в права выпускного курса. Как обычно, попрощались с очередным взводом, на этот раз четвертым. Им тоже впоследствии не удалось избежать потерь. О Григории Бородине я уже упоминал. Погиб и Володя Михалёв; талантливейший парень, он очень хорошо рисовал и был бессменным членом редколлегии ротной сатирической газеты. Его шаржи чрезвычайно походили на своих героев — курсантов, попавших в сюжет на обозрение всей роты. Таланту его не было суждено развиться. Володя погиб в Афганистане от случайного выстрела своего же часового. Володя пробыл в Афганистане всего сутки до смертельного ранения.
Вот что вспоминал об этом трагическом случае его командир майор Стодеревский:
В ночь с 31 октября на 1 ноября, при проверке боевого охранения, был ранен помощник начальника штаба, старший лейтенант Михалёв Владимир Николаевич. Он пошел с начальником штаба проверять посты. И получалось так, что на один из постов они вышли не со стороны лагеря, а от речки, поросшей камышом. Солдат, стоявший на посту, применил оружие, даже не окликнув. Первый раз в жизни восемнадцатилетний парень попал в боевые условия, и нервы не выдержали…
Три года учебы не прошли даром. Мы уже стали довольно подготовленными разведчиками-диверсантами, и единственно чего нам тогда не хватало — это войсковой практики. Чувствовали мы себя уверенно как в службе войск, так и в «поле», на прыжках, на стрельбище. Иностранным языком владели также уверенно, во всяком случае, пекинское радио слушали с полным пониманием того, что вещал китайский диктор.
На заднем плане крайний справа Володя Михалев
Армейский образ жизни стал давно уже привычным, и то, что совсем не так давно считалось «тяготами и лишениями воинской службы», теперь стало в какой-то степени жизненной необходимостью. Обед, как правило, игнорировали, на ужин ходили только те, кто не ушел в город. То, что мы раньше «стреляли» со столов старшекурсников, а именно: сахар, масло, иногда рыбу, теперь сами отдавали младшим товарищам.
Распрощались мы с майором Тимофеевым, потому что программа МПД была завершена, военный топограф по прозвищу «БолотА» также ушел в прошлое — к тому времени в лесу мы тоже чувствовали себя, как дома, и днем, и ночью.
Стреляли мы и так много, а на четвертом курсе и вовсе началось натаскивание на сдачу государственных экзаменов по огневой подготовке. Если на теоретических экзаменах госкомиссия еще могла сделать некоторые поблажки по конъюнктурным соображениям, в особенности тем, кто явно шел на золотую медаль, то на стрельбище непораженную мишень невозможно было восполнить ничем — как говорил мой будущий ротный капитан Егоров (выпуск 1972 года): «дай дырку».
Изредка стрельбы из пистолета у нас проводил подполковник Никитин — мастер спорта по пулевой стрельбе. Обучение он сопровождал нестандартными инструктажами. Вместо того чтобы построить нас в две шеренги, как это обычно делалось, он подозвал нас к себе, и мы встали полукругом. В это время в пяти метрах от нас пристреливали автомат другие его подопечные с иностранного факультета — военнослужащие одной из африканских стран.
Никитин взял в руку пистолет, поднял его повыше так, чтобы всем было видно, и стал комментировать: «Берете рукоять плотно, как женскую грудь, но одновременно и нежненько так, и…» — тут он передернул затвор и, наклоняя кисть руки с пистолетом, каждый раз в разные стороны под углом в девяносто градусов, быстро и не целясь произвел один за другим шесть выстрелов по мишени. Нажал на затворную задержку, затвор клацнул, потом лихо дунул в ствол, толкнул ближайшего курсанта в бок и сказал: «Ну, что встал? Иди, смотри». Было шестьдесят очков. Такого уверенного владения оружием я даже в кино не видел.
Потом наступила наша очередь. Разумеется, мы стреляли как предписывает наставление по огневой подготовке. Между тем африканские офицеры продолжали копошиться возле мишени в пяти метрах от той, по которой предстояло стрелять одному из наших курсантов. Он замялся, и подполковник совершенно спокойно подбодрил его: «Ничего, ничего. Ты им не мешаешь, стволом только сильно не крути». Курсант открыл огонь, а иностранцы на всякий случай быстро убежали на исходный огневой рубеж.
Ко многому мы уже привыкли, даже метание ручных гранат РГД-5 перестало впечатлять. Лишь однажды это осталось ярким эпизодом в моей памяти, наверное потому, что гранатометание происходило в составе взвода. Для этого на стрельбище отводилось специальное место. Мишенное поле отделял от исходного рубежа небольшой земляной вал, который находился примерно на расстоянии восьмидесяти или семидесяти метров.
Прямо с исходной позиции взвод, вооруженный стрелковым оружием и по одной гранате РГД-5 на брата, развернулся в цепь. На левом фланге стоял наш преподаватель подполковник Костин и, внимательно наблюдая за нами, подавал команды. «Приготовить гранаты!» — закричал он. Услышали все и быстро выполнили приказание. Теперь подступал самый ответственный момент, и Костин, понимая это, продолжал кричать: «Цепь держим! Держим цепь!» Действительно, тут было важно не высунуться вперед, чтобы не попасть под осколки гранаты товарища. В этот момент нужно было умудриться на бегу вытащить гранату из подсумка, распрямить усики, выдернуть кольцо и поднять ее над головой, чтобы было видно преподавателю. Когда до вала оставалось несколько шагов, прозвучала команда «гранатой огонь!». Тут и вовсе нельзя было оплошать и непременно перебросить РГД за вал, в противном случае она, ударившись о землю, непременно скатилась бы прямо нам под ноги. «Цепь держать! Держать!» — продолжал отчаянно кричать Костин.