Девятое сердце земли

Хрупкотелые древние солнца

Топятся в линии горизонта

Изо дня в день,

Изо дня в день.

Хрупкотелые смелые солнца

Проигрывают ежеминутно

Желающим спрятаться в тень.

Умеющим прятаться в тень.

Катерина Букшина

Я погиб. Меня не стало. Пустота, внезапно ворвавшаяся в моё тело, принесла с собой страх, холод и необъяснимое чувство величия. Металл и раскалённый порох –

содействие, созданное человеком против человека, стало частью меня. Пуля многим тяжелее своего привычного веса. На самом деле он измеряется центнерами, тоннами, массой всех тел, сражённых людским безумием. Смерть – самое естественное, что есть в жизни, убийство – самое неестественное, и всё это липким симбиозом пронизывает историю всего нашего рода. Я столько раз посылал пули в других людей, что кажется высшей справедливостью, что они наконец вернулись ко мне силой одного меткого выстрела. Кровь не застилала глаза, жизнь не проносилась передо мной яркой каруселью событий. Мне было непонятно и неприятно щекотно где-то внутри. Помню, как становилось всё труднее дышать и что-то сдавливало грудь, будто на неё оказались наброшены тугие цепи. Руки и ноги немели. И холод, невообразимый холод, словно всё тепло разом ушло из этого мира. Я лежал на изрытом воронками поле, сжимая в кулаке горсть рыхлой сырой земли, зачем-то хватаясь за эту сторону бытия. А мне ни о чём и не думалось, кроме неба. Прямо надо мной оно нависло густыми осенними тучами, но я не чувствовал дождевых капель – быть может, их и не было. Но вот чего мне действительно не хватало, так это кружащих надо мной воронов, которые своим криком оповестили бы округу: «Человек умирает!» Пожалуй, очень уж это образцово – умирать с осенним небом под наждачный крик воронья.

Широкий тракт размыло мелкими затяжными дождями. Под колёсами почтового экипажа хлюпало, возничий ворчал себе под нос, раздражённо погоняя меланхоличную клячу. Осень выдалась ранняя, смирившийся с холодами мир уже был у порога летаргических снов. В воздухе слоями висел туман, колючие ветры добирались до самых костей. В тёмном углу повозки жался молодой человек. Кутаясь в плащ, он согревал руки дыханием, то и дело насторожённо глядя в окна. Местность была открытая, дорога хорошо просматривалась. Пожухлые дикие поля сменялись пролесками и редкими деревеньками. Сюда ещё не добрались бои, и до первой линии фронта было далеко, но воображение неустанно рисовало снаряд, со свистом попадающий в случайную цель, или шумную стайку пуль, превращающих экипаж в решето. Негодные мысли – осадок от безделья.

Мимо навстречу повозке проехал автомобиль, взбодрив лошадь и оставив за собой чёрный дым выхлопа. Наверное, на железнодорожный вокзал везли офицеров. Сойдя с поезда этим утром, молодой человек тоже рассчитывал на машину с шофёром, но его ждала лишь повозка, запряжённая единственной лошадью: топливо теперь было в большом дефиците. Впрочем, как и офицеры – четыре года боёв забрали многих способных военачальников, оставив армии исполнителей с неясными амбициями.

Натужно тянулась эпоха Девятого передела – девятой масштабной войны, после которой мир обыкновенно меняется в своих границах и принципах. За последнюю тысячу лет человечество уже пережило восемь таких переделов. Первые республики сменялись империями, впоследствии развалившимися, на руинах которых одно за другим вырастали королевства. Утомившись бороться за храмы и святыни, пустили корабли во все стороны океана, открыли новые земли – лишь с тем, чтобы вновь воевать между собой, уже на неизведанных берегах. Мир поворачивался новыми гранями, но старые привычки были неизменны.

И теперь Конмаэл Форальберг, единственный пассажир почтового экипажа, ехал навстречу Девятому переделу, чтобы наконец совершить то, чего так долго избегал, – посмотреть в его лицо, непременно искажённое гримасами.

Через несколько часов свет дня загустел – близились сумерки. Вдали показался высокий холм, местами заросший редким леском. На холме, словно на плечах приземистого великана, стояла массивная старая крепость. Построенная из грубого серого камня с рыжими заплатами новой кирпичной кладки, покрытая копотью времени, испещрённая давними следами снарядов и пуль, она обдавала ощущением навязчивой надёжности. В народе крепость называли Горой Мертвецов, и она имела дурную славу по

обеим сторонам фронта. Не много найдётся мест, столь ненасытно поглощающих человеческие души и требующих всё больше и больше. Масло в огне безумия нынешнего времени. Сюда отправляли всех пленных с восточного фронта: солдат, захваченных жителей, вражеских офицеров, изредка попадались и дезертиры. Сюда же привозили некоторых из тех, кто был признан годным к службе в армии. Человеческие ресурсы стремительно истощались, будущие бойцы приходили с каждым разом всё моложе, но фронт по-прежнему нуждался в солдатах с открытыми глазами и твёрдой рукой. Бывшие рекруты спускались с Горы Мертвецов, опираясь на тщательно отредактированную мораль, готовые подчиняться любым приказам. Крепость трудно было покинуть живым. Единожды попав в её объятия, человек умирал, телом или нутром, в зависимости от того, по какую сторону винтовки находился. Двадцать один день каждый новый рекрут очищал себя от сомнений. Двадцать один день и ему предстоит править себя.

Молодой человек внимательно глядел в окно на крепость. Ладони его похолодели, а румянец соскользнул с гладких щёк. Можно долго обдумывать неизбежное грядущее и уговаривать себя смириться, но, когда придёт час и реальность посмотрит прямо в глаза, невольно забоишься такого душного взгляда. Конмаэлу до сих пор удавалось избегать его, и он был на годы старше нынешних рекрутов.

Дорога пошла в гору, лошадь всё чаще стала спотыкаться о камни. Она недовольно фыркала и била себя по бокам хвостом. Вдруг экипаж остановился.

– Ай, да чтоб тебя! – Возничий спрыгнул на землю и прошёл чуть вперёд.

Путь перегородила ветхая, подбитая досками телега, гружённая какими-то мешками. Возничий что-то сказал кучеру, дряхлому старику с плешивой бородёнкой, и помахал рукой, подзывая своего пассажира. Конмаэл вышел из экипажа, громко хлопнув дверцей. Ветер тут же бросил ему в лицо пригоршню мелких холодных капель. С телеги слетело колесо. Тащили её два дурно пахнущих мула, а извозчик, помимо растрёпанной бороды, обладал в придачу беззубым ртом и отвратительным бегающим взглядом. Но внимание молодого человека привлекло не это. Телега была нагружена не мешками. Это были люди. Мёртвые люди. Серые лица, ржавые пятна крови на одежде. Расстрелянные. Должно быть, их везли прочь от крепости, чтобы закопать или сжечь. Несколько тел выпало из телеги, и теперь трупы валялись на земле. «Куклы, – мелькнуло в голове юноши. – Они не настоящие».

– Ваш благородие, не примите за дерзость, но не изволите ли подсобить? Быстрее справим – быстрее поедем.

Хриплый голос возничего вывел его из оцепенения. Мужчины скоро приладили колесо на место, и теперь нужно было собрать тела. Твёрдые и тяжёлые, как статуи, в которых будто никогда и не было жизни, они падали друг на друга с глухим деревянным стуком. Всего было семь тел – мужчины, молодые и старые, среди них офицер в грязном потрёпанном мундире, с тёмным отверстием на лбу. И женщина. Молодого человека замутило, но он взял себя в руки и, не позволяя воображению захватить разум, помог затащить упавшие трупы в телегу.

Когда дело было сделано, старик с трудом вскарабкался на козлы, нехотя бросил слова благодарности, по тону неотличимые от проклятий, и, хлестнув мулов, уехал вниз по дороге.

– Вот и познакомились, а, сударь? Дивное место, – мрачно хохотнул возничий, и они поехали дальше. Крепость была уже рядом.

Весь оставшийся путь юноша с силой тёр руки о штаны, стремясь избавиться от недавних прикосновений смерти. Ладони пульсировали и зудели, покрытые невидимой корочкой, отделившей его от мира живых. И как он ни старался содрать её, она оставалась при нём, будто приклеенная.

Вскоре повозка затряслась по брусчатке маленького моста – он сглаживал канаву на теле холма. Приехали.

Ворота были распахнуты. Этим дубовым, грубо окованным створкам было очень много лет, чуть меньше, чем длятся войны на земле, но ничто не позволяло усомниться в их прочности. Внутри оказалось довольно шумно. Повсюду сновали люди, толкались, месили ногами грязь на засыпанной мелким щебнем улице. Пахло немытыми телами и дешёвой выпивкой, сырой воздух был согрет дыханием толпы. Казалось, это и не крепость вовсе, а целый город, спрятавшийся за исполинскими стенами. Это место научилось обеспечивать себя. Сюда заглядывали не только военные и беженцы, но и те, кто ловко шныряет по всем закоулкам людских нужд и умело их удовлетворяет. Война покрывала здесь любое лицо и каждый камень, но за четыре года она стала привычной.