Девятый принцип
Шрифт:
Через несколько секунд Моайяд уже стоял на коленях перед иностранцем. Из перерезанного наискосок горла фонтаном била кровь, от которой уже насквозь промокла рубашка. Сам иностранец, широко раскрыв глаза, что-то пытался сказать старику на непонятном языке. Моайяд задрожал, на глаза навернулись слезы. Не долго думая, он скинул сандалии и изо всех сил припустил к улице 26 июля, крича и размахивая руками.
Вокруг Моайяда тут же собралась толпа любопытных. Он вопил и рвал на себе волосы, показывая на пляж. Кто-то бросился к морю, другие, поняв серьезность происшедшего, перегородили дорогу, останавливая машины. Скоро на улице царила полная неразбериха. Со всех сторон раздавались крики на арабском, английском, немецком: «Убили! Врача! Полицию!» Люди буквально изорвали на куски халабею Моайяда, когда тянули его на место преступления. Наконец, послышалось завывание сирен, возвещавшее о прибытии полиции и Красного Полумесяца.
Вокруг
Моайяд в отчаянии упал на песок, не переставая поносить себя за глупость и непослушание молитве. Как он мог допустить такое! Горе ему! Горе! Когда толпа расступилась, пропуская карету «скорой помощи», Моайяд, пошатываясь, направился к бару и уселся там под полками, закрыв лицо покрывалом. Так он и просидел до прихода полиции.
Ночь была длинной и по-прежнему жаркой. Только с наступлением зеленоватого рассвета с моря, наконец, повеяло долгожданной прохладой. Северный бриз.
Моайяд не спал. Некоторое время на пляже еще оставались люди, пытавшиеся его утешить. Но вскоре все разошлись. Когда муэдзин стал с мечети Саид-паши созывать правоверных на утреннюю молитву, Моайяд уже давно стоял на коленях.
Затем он спустился на пляж. Поднял пустую бутылку из-под вина «Омар Хайям» и засыпал песком пятна запекшейся крови, уже успевшие привлечь внимание полчища зеленых мух. Он наклонился и собрал разбросанные под зонтиком бумажные прямоугольники.
Внимательно изучил бумажки. Старый Моайяд довольно хорошо умел читать латинские буквы. По всей вероятности, прямоугольнички выудили из карманов иностранца мерзавцы-мальчишки. Один из прямоугольничков оказался красивой визитной карточкой. Моайяд прочел:
ФРЕДРИК ДРЮМ
Maitre de cuisine
Ресторан «Кастрюлька»
Фрогнервейен 26, Осло 2, Норвегия
2. Он видит бога Осириса в голубом свете и впервые за четыре недели считает падающие и тикающие капли
Ну и ну, какая-то голубая комната. Окно прикрыто плотной пластиковой занавеской белого цвета, укрепленной на специальных зажимах. В комнату почти не проникает солнечный свет. На одной из узких стен, как раз над раковиной с текущим краном, висит бесшумно работающий кондиционер.
В комнате полно народа и все почему-то непрерывно суетятся. Кто-то постоянно входит и выходит. Мужчины в голубых блузах и белых брюках. Женщины со стерильными повязками на лице и в резиновых перчатках. Кто-то идет мыть руки, остальные тихо переговариваются. Раздается звон металлических инструментов, устанавливаются капельницы и заполняются цифрами и непонятными письменами листы обходов. Всеобщее внимание сосредоточено на стоящей у другой стены кровати.
Что это еще за странный и довольно громкий шум — словно за окном репетирует симфонический оркестр, состоящий из одних ударных и духовых инструментов, с неутолимым боем литавр? Как будто железное чудище бьется в ужасном приступе астмы, тяжело пыхтит и ворочается.
Часы над дверью показывают половину первого.
— Тридцать семь часов, — слышится из-под стерильной повязки.
Кто-то снимает у него кардиограмму.
— Все в норме.
— Наверное, кривую графика расшифровывают сразу же.
— Откуда доставлена плазма?
— Из лаборатории в Александрии. Доктор Бенга, который сам и перевез сюда пациента, на всякий случай захватил несколько бутылочек.
Странный переливающийся голубоватый свет. Запах эфира. Пустота. Кругом один свет. Ни стен, ни потолка, ни пола. Ничего. Только свет. Холодный. Режущий. Но зато у света есть голос. Низкий мужской голос, который заставляет прислушаться, открыть глаза и попытаться найти говорящего. Он видит тень, постепенно проявляется лицо. Необычайно бледное прекрасное лицо, на голове корона из золотых перьев. Он тонет в темных глазах, в которых совершенно не видно зрачков. Он чувствует, что улыбается, что он в безопасности; теперь голубой свет успокаивает. Осирис. Это Осирис, один из главных богов, первый фараон на Земле. Бог Богов. Властитель Большого Нила. Бог добра, он дал Египту законы, научил его земледелию, строительному искусству, семейным и гражданским добродетелям и справедливости. Он чувствует, как его собственное тело — а есть ли у него вообще тело? — поднимается в воздух и покачивается на волнах света. Он приближается к лицу Осириса, все глубже и глубже погружаясь в голубизну окружающего мира, слышит рассказ Осириса из его собственных уст — а есть ли уста у Осириса? — ему удобно и хорошо, тело приятно щекочет большим пером. — Осирис, старший сын Времени и Необъятности небесной, сын Нут и Геба, стал правителем Египта, но злой брат Сет, третий по рождению, из ревности и злости решил лишить его жизни — а можно ли лишить Осириса жизни? — так вот, Сет уговорил Осириса лечь в саркофаг — он видит какой-то саркофаг в голубом свете, — неужели это Осирис лежит в нем — и сбросил саркофаг в Нил, — он видит, как саркофаг медленно плывет по реке, опускаясь все глубже и глубже, воды Нила смыкаются над головой Осириса, и он тонет. Но прекрасная Исида, четвертый ребенок богини неба, матери солнца и звезд, жена и сестра Осириса — сестра и жена, — ищет тело своего возлюбленного и находит его. Но ей не удается спрятаться от Сета, — спрятаться? — злой брат находит их, он знает о магической силе Исиды воскрешать мертвых — можно ли воскресить мертвых? — он плавает в голубизне мира и слушает: Сет украл тело Осириса и, чтобы помешать Исиде воскресить брата, разрубил его на четырнадцать кусков — посмотри на эти куски! вот они! — и разбросал их по всему Египту, но Исида не прекращала своих поисков ни днем, ни ночью, и собрала воедино все части тела Осириса, прекрасного Осириса, и хотя ей не удалось вернуть его к жизни, она зачала от него сына Хора. Осирис был мумифицирован первым в истории Египта, и все египтяне после смерти хотели бы слиться с Осирисом — но разве Осирис умер? — он плавает в воздухе; все ближе и ближе приближаясь к лицу Осириса, он слышит рассказ Осириса, всю историю Египта знает Осирис, и он должен выслушать ее, купаясь в волнах голубого света. Кругом один свет. Ни стен, ни потолка, ни пола. Ничего. Волны света. И запах эфира.
Вечер. Часы над дверью показывают четверть восьмого. В голубой комнате тишина и покой. Только белая занавеска полощется на ветру. Да тихонько тикает непонятный аппарат у изголовья. Тик-тик, тик-тик. Да течет кран. Кап-кап, кап-кап.
В комнату кто-то входит. Человек в военном парадном мундире. Офицер. В руке у него газета. Он подходит к постели и замирает по стойке «смирно». Затем раскрывает газету и начинает читать какую-то статью. Поднимает брови и задумчиво смотрит на лежащего под простыней мужчину. Так он стоит минут пять. Затем поворачивается и что-то бормочет себе под нос. В дверях араб сталкивается с молоденькой медсестрой и вежливо раскланивается с ней. Она усаживается у кровати на складном стуле. Отгоняет мух от лица больного.
«Ты проснулся? Ты проснулся? Ты слышишь меня?» — она говорит по-английски, тихо, но настойчиво. Напрасно — на бледном лице пациента не дрогнул ни один мускул. Она смачивает водой губку и стирает со лба больного испарину. Затем достает из сумочки книгу и погружается в чтение.
Куда делся приятный голубой свет? Где запах эфира? Он хочет закричать, но в горле все пересохло. Труба. Он лежит в трубе? Лица, лица, лица: Тоб, вон там вдали он видит Тоба, в руках у него тарелка, Турбьерн Тиндердал, его друг и компаньон, Осирис, нет это не Осирис, это Тоб, он в их ресторане «Кастрюлька», единственном ресторане Осло, награжденном двумя звездочками в справочнике Мишлена, он держит в руках тарелку и улыбается, нет, его лицо искажено ужасной гримасой, а где он сам, Фредрик Дрюм, что это за голубой свет? Нет-нет, не голубой, а белый, резкий, слепящий свет, маринованное сердце оленя с желе из красной смородины, паштет из спаржи, запеченный картофель и жульен из лисичек. Тоб высоко поднимает тарелку, Фредрик видит, что сейчас Тоб ее уронит, и изо всех сил почему-то кричит: ВИИИНО! Тоб пугается и со всего маху ударяется головой о потолок. Тоб широко разевает рот, который становится все больше и больше, пока от самого Тоба не остается ничего, кроме рта. Кругом черно. Подвал, темный ужасный подвал в Офанесе, Южной Италии, крысы, он видит Женевьеву, свою возлюбленную, прекрасную Женевьеву, которая бросила, покинула его в Италии. Господи, что случилось с глазами? Почему он ничего не видит? Где он? Почему он больше не видит голубого света? Ужасно жарко, глаза застилает красная пелена, неужели он еще в Италии? Нет, вот какой-то корабль, ночь, лодка, Средиземное море. Большой город. Александрия. Забыть. Что это еще за Тоб? Что за кастрюля? Какая там еще Женевьева? Боль в груди. Привкус крови во рту. Забыть, все забыть, прочь отсюда! Прочь! ВИИИНО! Ужасный вопль в темноте взрывается тысячей искр в глазах.
У постели стоит врач и тихо переговаривается с медсестрой. Часы над дверью показывают без десяти одиннадцать. Вечер. Шум на улице поутих, и занавеска на окне не колышется.
Врач направляется к раковине и моет руки.
— Скоро пятьдесят часов, как он в глубоком шоке. Вполне возможно, что потеря крови будет иметь самые неприятные последствия для мозга. Вот эти всплески на энцефалограмме, например, могут объясняться внутренними рефлексами. Но ты говоришь, он кричал? — Врач возвращается к сестре.