Дездемона умрет в понедельник
Шрифт:
Тотчас же вовне загрохотали чьи-то гигантские заплетающиеся ноги, кто-то заметался по коридору и наконец забарабанил в их дверь.
— Чертова квартира, — прошипел Самоваров. — Ни одной ночи спокойной. Опять кто-то выпить хочет. Войдите!
В комнату в очередной раз ввалился Юрочка Уксусов. Сегодня на лице его не было никакой улыбки. Он был с перекошенным ртом и всклокочен, как никогда.
— Там, там… — залепетал он, хватая воздух и не умея справиться с языком.
— Говорите же толком! — недовольно сказал Самоваров из кольца обнимающих Настиных голых рук. — Подумайте, а потом
Юрочка бессмысленно уставился на Самоварова и Настю. Раскладушка под ними провисла, как авоська. Юрочка наконец отдышался и смог проговорить:
— Там! Кыштымов… в ванной. Он, кажется, мертвый. Мы «скорую» вызвали, а она не едет…
Он страдальчески всхлипнул.
— Что? В нашей ванной? — вскочил Самоваров.
— Нет… Не у нас. В восьмой квартире, у себя. Это в соседнем подъезде…
Кучумовские яства содрогнулись в Самоварове. Боже, никогда эта ночь не кончится!
— Понимаете, мы у него сидели. Выпили, конечно, но немного… Совсем немного, — лепетал Юрочка. Они с Самоваровым уже спускались по лестнице, к нему вернулся дар речи, он подскакивал вокруг Самоварова и говорил без умолку. — Немного так выпили, сидим, а он, Ленька, какой-то дурной… Допустим, согласен, он и всегда дурной, но тут особенно… беспокойный такой! Все выбегал куда-то. И вот вышел… Мы ничего, сидим. Мало ли куда надо человеку?.. Нет и нет его. Мишка выглянул: в ванной свет. Мы ничего… Еще если б он в нашей ванной — тогда да, тогда б мы беспокоиться начали, ведь он в нашей ванне жабу видел… А в своей вроде нет! Или думал, что она по трубам может?..
— Вы хоть адрес свой «скорой» правильно сказали? — сварливо осведомился Самоваров. Он подумал: не приняли ли Юрочкин вызов за пьяную шутку, особенно если он и диспетчеру упомянул про жабу.
— Правильно, правильно! Там еще переспросили и адрес повторили — все верно. Вот ждем. Да сколько можно-то! Мертвый человек лежит!
— Ну, если мертвый, спешить им некуда. Вы хоть не ляпнули, что он мертвый?
— Я не помню, — захныкал Юрочка. — Но я просил побыстрее. Там же кровища! Он ведь вену перерезал!
В грязной, растрескавшейся ванне, точь-в-точь такой, как в Юрочкиной квартире (и квартира была такая же, донельзя обжитая, только о двух комнатах), сидел Лео Кыштымов, склонив на бок белое неподвижное лицо. Он был без ботинок и рубашки, но в брюках и носках. До его неприятно белой и худой груди плескалась кровавая, начавшая рыжеть вода. Его резаную руку обхватил сосредоточенный Яцкевич.
— Я вену держу. Жму. Надо жгут, ничего под рукой нету, а этот дурак убежал. Аж у самого пальцы свело, — пожаловался он.
— Молодец моряк, — одобрил Самоваров и только было взялся рвать и вить в жгут висевшую на колышке грязную тряпку, как в прихожей зазудел звонок. Юрочка спешно бросился открывать, валя по дороге какие-то гремучие предметы, ведра, что ли.
— Где больной? — раздался молодой голос.
— Он вроде мертвый, — возразил голос Юрочки, и еще что-то опрокинулось.
— Это я решу, мертвый он или больной, — самоуверенно заявил голос, — суицид не всегда кончается летальным… что у вас тут набросано?.. и если вовремя…
В ванную наконец пробрался молодой доктор в кожаном пальто поверх белого халата.
— Посторонних прошу выйти, — строго потребовал юный доктор. Самоваров двинулся вдоль запятнанной ржавчиной, колючей стены, но, минуя медсестру, застрял.
— Проходите, проходите, — поторопила она, поколыхав могучим торсом, что, по ее мнению, должно было облегчить прохождение Самоварова. Он набрал воздуху, втянул набитый кучумовскими угощеньями живот и с усилием вырвался наружу. «Вот это, наверное, и ощущают те, кого душат подушками», — подумал он (подушкой сам он обещал удушить Кульковского!), расправился и в отместку бросил в ванную:
— Что ехали-то так долго?
— Бензину не было, — беспечно ответила медсестра. Доктор присел у ванны, рядом со скрюченным Яцкевичем. Самоварову мало что было видно из-за шерстяной спины медсестры (она тоже прибыла в пальто).
— Живой он! — радостно, непритворным школьным голосом взвизгнул доктор. — Быстренько сейчас в стационар!
Самоваров вбежал в комнату. Там недавно еще проходило привычное пиршество при участии неизменного хана Кучума и пирожков с ливером. Онстащил с кровати одеяло. Бедный актер, оказалось, почивал без постельного белья, зато одеяло у него было из хороших, чуть ли не верблюжье, только свалявшееся и грязное. Когда Самоваров с этим одеялом, предусмотрительно распростертым, вышел навстречу процессии, которая тащила мокрого, окровавленного рыжей водицей Лео, он заслужил одобрительный взгляд молодого доктора. Самоваров принял Лео в одеяло. Он оказался страшно длинным и тяжелым.
— Кто с ним поедет? — спросил доктор.
— Яцкевич, — ответил Самоваров, чтоб бедные друзья Кыштымова, совершенно одурелые и потрясенные, хоть на такие вопросы не тратили остатки рассудка. Моряк из Пальм'aса показался Самоварову более надежным.
Лео снесли в машину, и Юрочка с Самоваровым вернулись в квартиру. Уксусов вопросительно глянул на Самоварова:
— А это, наверное, можно и…
Он кивнул на бурую жижу в ванне. Теперь, без Лео, воды оказалось не так уж много.
— Конечно. Спускайте.
Юрочка с брезгливым ужасом сунул руку в страшную жидкость и еле выдернул тряпку, заменявшую Лео пробку. Моментально трубу отозвались зловещим всхлипом, и завертелась прядями струй привычная ванная воронка. Смотреть на нее было неприятно. Обоим — и Самоварову, и Юрочке — сразу вспомнилась кыштымовская жаба-оборотень. Попыталась-таки высосать она у Лео жизнь и заглатывает теперь с бульканьем его разбавленную коричневую кровь.
— Глядите-ка! — вдруг вскрикнул Уксусов. — Записка?
Клочок бумаги торчал из-под детской ванны, оставленной лет десять назад давно забытыми постояльцами. Ванночка висела в головах умиравшего Кыштымова, и он вполне мог дотянуться до нее своей длинной рукой.