Дежавю. День первый
Шрифт:
Антон не выбирал пути. Его тоже влекло проспектом. Но дойдя до моста над Чёрной речкой, он внезапно переменил маршрут. Неосознанно. Течение воды вырвало его из поля тяготения проспекта, и он пошёл вдоль левого берега. Только отдельные детали, как водовороты, на некоторое время притягивали его внимание, чтобы потом отпустить далее:
– Старушка крошила белоснежную булку, подкармливая стайку разномастных уток;
– Тщательно отреставрированный дом начала XX века украшала вывеска о продаже квартир (эх, никогда мне не купить здесь угол!);
– Пешеходный мостик
Как было не последовать его примеру! Тем паче, что по тому берегу протянулся парк. Новый источник притяжения повлёк Антона к себе. В этом зелёном шуршании ветвей сквозила невысказанная симпатия. Сырая утренняя душа парка томилась чуть слышной испариной, которую уносил ветерок, оставляя лишь ощущение свежести, как если бы деревья только вышли из баньки на двор.
Оставив справа какое-то служебное сооружение, Антон вышел к посыпанной песком площадке, окаймлённой скамейками. Одна из них оказалась сломанной (доски сбиты с бетонных опор), а две заняты (коротковолосым парнем с ноутбуком и длинноволосым парнем с велосипедом), но остальные свободны и уже успели просохнуть. Впереди чуть виднелась Большая Невка. Антон натёр пятку намокшей от дождя туфлей. Он присел, снял обувку и с наслаждением вытянул ноги. В родном городе он никогда не решился бы сидеть в парке в одних носках. А тут… а тут и решаться не нужно было.
Стая голубей слетела с окрестных ветвей. Рассредоточилась. Потом стала методично окружать, вышагивая туда-сюда с видом озабоченных поиском корма в крупнозернистом речном песке, которым была посыпана вся площадка. Самым смелым оказался молодой белый самец: он не только подходил почти вплотную к вытянутым антоновым ногам и пристально всматривался в хозяина этих ног то одним, то другим глазом, но и отгонял ревниво прочих сородичей. Жаль, что всё съестное осталось в рюкзаке.
Попрошайки. По сути. А парк без них поскучнел бы.
13. Явление героини
Резкий лязгающий звон… вскрик… хлёсткая шрапнель волглого песка – по лицу, по открытой шее, по рукам… вихрь вспугнутых перьев…
Антон инстинктивно дёрнулся в сторону и в тот же миг был уже на ногах. Чёрный тубус подкатился к его ногам. Он невольно наклонился поднять.
– Чёрт! – услышал он довольно звонкий и явственно женский (даже девичий) голос. – Какого хрена! Кто выставил эти дурацкие туфли?! Что б ему всю жизнь босиком ходить! По битым стёклам…
Рядом со скамейкой (видимо, наскочив на неё со всего маху и перелетев по инерции) лежал облепленный песком велосипед, а рядом пыталась (безуспешно) подняться на ноги молодая девушка в джинсах и футболке (то и другое – бескомпромиссно чёрного цвета).
Парень, который чинил своего «двухколёсного друга», первым поспешил к пострадавшей, помог ей встать на ноги и тут же (– чёрт, голень!) сесть на злополучную скамейку, довольно уверенно ощупал голень (– вы медик?), принёс эластичный бинт, перетянул им растянутую мышцу (– спасибо, так лучше…), поднял и отряхнул от налипшего песка велосипед, осмотрел, что-то поправил (– бестолку,
– Чёрт! Я думала, это голуби, – кивнула девушка на пару стоптанных, видавших виды туфель.
Только тут Антон осознал, что стоит в одних носках, да ещё и с дурацким тубусом в руках.
– Возьмите, – протянул он владелице довольно увесистый футляр.
– Оставьте себе! – отмахнулась та.
– Вы художница? – спросил Антон от растерянности, хотя совершенно не думал об этом.
– По вашей милости я теперь калека, – она впервые с начала разговора пристально взглянула на собеседника: чуть ниже среднего роста, тёмноволос, тёмноглаз, нос с лёгкой горбинкой (кавказец, что ли?), одет в джинсы, клетчатую рубашку, чёрную ветровку… ах, да – ещё в серо-голубые носки с надписью «LSD»… теперь всё… симпатичный…
– Сядьте, – скомандовала она, – терпеть не могу, когда стоят над душой. И обуйтесь уже.
Парень, что помог ей подняться, починил свой велосипед и, попрощавшись, укатил на нём. Больше он в этом повествовании участвовать не будет. Хотя, его дальнейшая судьба весьма любопытна…
– Я могу заплатить за поломанное колесо, – сказал Антон, завязывая шнурки с поспешностью, выдававшей его смущение.
Тубус лежал на скамейке, как межевая черта.
– Вы так богаты?
– Если бы я мог починить, то починил бы.
– Хорошо, – её серые глаза внезапно утратили остроту и холод стали, пропитавшись зеленоватым лукавством, – в велосипедах вы не разбираетесь. Тогда в чём же вы разбираетесь?
– Не знаю, – растерялся Антон. – Во многих вещах.
– Вы понимаете в живописи?
– Да, конечно. Я не искусствовед, но всё, что касается искусства, знаю, можно сказать, профессионально.
– Очень хорошо. Тогда вы сможете оказать мне услугу, которая компенсирует и поломанное колесо, и повреждённую ногу.
14. Торжковский рынок
Торжественный зал, гулкий и грузный, перегруженный товаром; светлое советское здание, железобетонный короб, отданный на откуп гортанному выговору, грачиной стае перелётных граждан некогда бескрайней и бескорыстной страны.
«Дэвушка, а, дэвушка, купы пэрсик! Зачем нэ хочешь?»
Изобилие. Запахи мешаются. Мелькают горы съестного: монбланы конфет, эвересты колбас, килиманджаро фруктов, фудзиямы рыбных консервов…
– Что мы тут ищем? – Антон вертел башкой, пытаясь сориентироваться в этом бурлящем котле.
– Мы ищем подарок, – пояснила девушка, без оглядки пробираясь вперёд. Она всё ещё немного прихрамывала.
– Подарок? Кому мы ищем подарок?
– Моей тёте.
– Ага, понятно, – хотя, ни черта ему было не понятно.
Через бакалею они вышли к вино-водочным изделиям. Изделия были, в основном, молдавского разлива. Но девушка выбрала вполне достойного представителя из семейства «мартини».
– Держите, – протянула она весомый пакет Антону, – держите крепче.
Картонный пакет с хлипкими верёвочными ручками. Бутылка шваркнулась о бетонный пол и распласталась пахучей желтоватой лужей. Фу, пакость!