Дхаммапада
Шрифт:
415
Я называю брахманом того, кто здесь, отказавшись от страсти, бездомный, бродит вокруг, в ком угасло желание существовать.
416
Я называю брахманом того, кто здесь, отказавшись от желания, бездомный, бродит вокруг, в ком угасло желание существовать.
417
Я называю брахманом того, кто, оставив привязанность к человеческому, преодолел и небесные привязанности, кто отрешился от всех привязанностей.
418
Я называю брахманом мужа, победившего все миры, того, кто отказался от приятного и неприятного, кто хладнокровен и отрезает себе путь к новому рождению.
419
Я называю брахманом того, кто знает всё о смерти и рождении живых существ, кто свободен от привязанностей и просветлён, кто сугата.
420
Я называю брахманом того, чью стезю не знают
421
Я называю брахманом того, кто свободен от привязанностей и ничего не имеет, для кого ничего нет ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем.
422
Я называю брахманом того, кто мощен, как бык, благороден, мужествен, победоносен, обладает великой мудростью, свободен от желаний, совершенен и просветлён.
423
Я называю брахманом того, кто знает своё прежнее существование и видит небо и преисподнюю; кто, будучи мудрецом, исполненным совершенного знания, достиг уничтожения рождений; кто совершил всё, что возможно совершить.
КОММЕНТАРИИ
1 — 2. Эти две строфы довольно трудны для понимания. В связи с их интерпретацией и переводом возникла дискуссия, кратко освещенная М. Мюллером (SBE, X, р. 3–4) и продолженная в трудах многочисленных учёных вплоть до нашего времени. Суть разногласий — в различном понимании термина «дхамма», одного из центральных в буддийской философии и догматике (об этом см. во вступительной статье; там же указана литература). «Дхамма» в разбираемом месте переводилась очень различно: naturae [a mente principium ducunt] (Фаусбёль), action (Годжер-ли), die Pflichten (Вебер), all faculties [of mind] (д'Альвис), mental faculties (Чайлдерс), things (Рис-Дэвиде), Dinge (Нейманн, Дальке), [mental] natures (Радхакришнан), all conditions (Нарада Маха Txepa), religious life (Кунхан Раджа); особенно показателен перевод М. Мюллера — all that we are. Попытка однозначного перевода в данном случае пока едва ли оправдана. Несомненно, что разные направления внутри буддизма понимали этот термин в соответствии с общей системой их взглядов, а позднейшие интерпретаторы (как в Европе, так и в Азии), — как правило, в зависимости от тех ассоциаций из области античной или современной философии, которые возникали у них при анализе «дхаммы», Разумеется, можно было бы попытаться выяснить первоначальное значение этого слова в буддизме. Однако это ни в коей мере не решило бы проблемы понимания его в Дхаммападе и, тем более, его перевода, так как, во-первых, «дхамма» имеет целый ряд значений уже в Дхаммападе и, во-вторых, разные направления и разные эпохи связывали с этим словом неодинаковые значения (обстоятельство, которое, по-видимому, делает маловероятным точное определение этого термина).
Одна из возможностей разного толкования слова «дхамма» тесно связана с многочисленными попытками осмыслить его в плане индуизма, Кажущаяся простота такой интерпретации соблазняла многих учёных, однако сейчас такой путь должен быть признан порочным. Разумеется, это не значит, что внимание исследователя не должно останавливаться на случаях поразительных аналогий с предшествующими или современными буддизму учениями: выявление таких аналогий важно, но не столько для изучения структуры буддизма, сколько в относительно второстепенном плане его генетических связей. Из индуистских аналогий к мыслям, выраженным в первых двух строфах Дхаммапады, наиболее показательны отмеченные Радхакришнаном и Рагхаваном в Упани-шадах. Ср. Amitabindu Up., 2; Maitrayani Up., VI, 34; Brhadaranyaka Up., 4, 5. Впрочем, некоторые из таких сопоставлений не вполне состоятельны. Ср. критику Б. Баруа и С. Митры, сравнивавших Дх. I, 1–2 с Chan-dogya Up., VII, 3, I (В. Barua, S. Mitra, Prakrit Dhammapada…, Calcutta, 1921), со стороны Рис-Дэвиде, предположившей в данном случае влияние философии Капилы — санкхьи (С. A. F. Rhys Davids, The minor an-thologis…, London, 1931. — см. комментарий к соответствующей строфе).
Относительно значений слова «разум» (шапо) см. Diet., VI, р. 144–146; индуистская трактовка этого понятия, помимо ряда других трудов, представлена и в Мокшадхарме.
Об этих двух строфах см.: В. К. Sengupta, Buddhist psychology. — IHQ, vol. 32, 1956, p. 267.
5 — 6. Самые известные строфы, многократно повторяемые в буддийской литературе. Формальная их связь между собой чрезвычайно слаба, потому они стоят несколько обособленно среди других в «Главе парных строф». Никоим образом нельзя отождествлять сказанное в 5-й строфе с христианским положением о любви, прекращающей ненависть, так как понятие любви (metta) в буддизме и его направленность совершенно иные, чем в христианском учении.
7 — 8. М ар а (Мага) — владыка смерти, злой дух (часто олицетворение страстей), искуситель, пытавшийся соблазнить Гаутаму, покинувшего свой дом и семью, обещанием ему всемирного владычества над четырьмя великими материками за отказ от своего предприятия. Несмотря на неудачу, Мара не оставляет своих надежд. В Джатаках рассказывается о мыслях Мары: «Рано или поздно в душе его (т. е. Будды) должна возникнуть какая-либо вредная, коварная или злая мысль; в этот момент я стану его повелителем.» — И с этого часа он (т. е. Мара) следовал за ним, выжидая какой-либо ошибки, приросши к нему, подобна тени, идущей за предметом, отбрасывающим её.» (См. Rhys Davids, Buddhist birth stones, vol. I, London, 1880, p. 84). В Дхаммападе Мара упоминается довольно редко, здесь он лишён сколько-нибудь конкретных черт. Более определённо выступает он в Сутта-нипате и особенно в позднейших буддийских текстах. Народная этимология связывает имя Мары со словом «смерть». См., однако: S. Sen, Pali «maraji»: Sanskrit «smara-jit». — IHQ, vol. 32, 1956, p. 139–140. О Маре см. E. Windisch, Mara und Buddha. — «Abhandlungen der philologisch — historische Klasse der koniglichen Sachuschen Gesellschaft der Wissenschaften», 1895; A. Way-man, Studies in Yama and Mara. — «Indo-Iranian Journal», vol. Ill, 1959, p. 44–73, 112–131.
9 — 10. Жёлтая одежда была отличительным признаком членов буддийской сангхи. Эта одежда состояла из старых выброшенных тряпок из белой ткани, пожелтевшей от ветхости. Первоначальный выбор такого цвета объясняется, видимо, тем, что он считался самым низким и презренным. Буддийским подвижникам не разрешалось снимать жёлтую одежду. Не случайно выражения «надеть жёлтое платье» или «снять жёлтое платье» означали вступление в сангху или выход из неё.
Обе строфы содержат труднопереводимую игру слов: kasava — «желтая одежда», akasava — «нечистота, грех» (ср. anikkasava — «не свободный от нечистоты, от греха»). Кроме того, arahati — «он достоин» — напоминало об архатах (см. прим. к главе VII). Игра слов такого же рода была использована в Махабхарате, XII, 568 (aniskasaye kasayam — «желтая одежда на том, кто не свободен от нечистоты»).
11 — 12. Рассказывают, что эти слова были сказаны Буддой в небольшой деревушке около Раджагрихи, где жили брахманы, изложившие ему основы своей веры. Ср. сходное место в арабской версии «Повести о Варлааме и Иоасафе» (М. — JL, 1947, с. 26). В китайской версии прибавлено несколько весьма существенных фраз: «Всюду в мире смерть, и нет убежища ни в одном из миров. Правда, боги наслаждаются в период блаженства, но и их счастье также должно кончиться, и они также должны умереть!» — и т. д.
Суть (sara) и несуть (asara) — весьма сложные понятия, по-разному переводимые: truth — untruth, real — unreal, core — not-core, echt — unecht и т. д.
13 — 14. Услышав слова, сказанные Буддой, брахманы решили стать его последователями и отправились в обитель (вихару). Однако в пути мысль о жёнах и близких, покинутых ими, причиняла брахманам мучение. Начавшаяся гроза заставила их укрыться в домах. В одном из них была ветхая крыша, пропускавшая влагу. Имея это в виду и зная настроение брахманов, Будда обратился к ним со словами, содержащимися в этих двух строфах.
17 — 18. Беда (duggati) и счастье (suggati) — эти слова часто заменяются при переводах через противопоставление ада и рая, с чем трудно согласиться. По существу речь идёт здесь о нижнем и верхнем мирах, в которые люди попадают после смерти в зависимости от их поступков.
19 — 20. Писание (sahita) объяснено комментатором как название Типитаки (Dx. А. I, 157), хотя, кажется, она больше нигде не называется термином sahita. Слово «святость» передает samanna палийского текста и в известной степени противопоставляется термину ттаИшапа в индуизме (об этом слове в буддизме см. ниже).