Диалог с мастером об истине, добре и красоте
Шрифт:
Шэрон поддерживала Пэдди у алтаря во время венчания, когда священник объявил, что не будет проводить церемонию, так как Пэдди пьян.
— Уведите его отсюда, — сказал он Шэрон, — и приведите обратно, когда он будет трезв.
— Но отец, — взвыла Шэрон, — трезвый он не придет!
Кто женится в здравом уме? Это своего рода опьянение, своего рода бессознательность. В своей бессознательности вы постоянно твердите о сдаче, о тотальности... Вы слышали эти слова — и, возможно, вы слышали эти слова от меня, но извлекли из них то значение, которое хотели.
Сдаться мне —
Вы не услышали того, что я сказал. Вы слышите только то, что вы хотите слышать. Сдаться целому... вы не понимаете, что однажды начнете осуждать целое, если ничего не случится. Люди рассмеются и скажут: «Что значит целое? Звезды, солнце, луна, небо, горы, реки — ты думаешь, это все может тебя трансформировать?» Над вами посмеются — но я хочу сказать вам, что только такая сдача может принести вам трансформацию.
Трансформацию приносят не звезды, не горы, не целое. Трансформацию приносят ваша сдача и ваша тотальность, но помните, что означают сдача и тотальность. Десять лет или десять жизней... если ваша сдача будет тотальной, вы не сможете вернуться. Вы не сможете вернуться и сказать: «Я все еще не сдался».
Если вы это сделаете, это означает, что все это время вы думали, что сдались, но этого не было. Сдача абсолютна, безусловна; и нет способа у вас ее забрать. Вот почему я настаиваю на тотальности. Ничего не сдерживайте. Просто отдайте все целому, которому и так уже все принадлежит.
Вы вышли из целого. Вы принадлежите целому.
Каждый момент вашей жизни наполняется целым. Просто позвольте целому захватить ваше существо полностью, и в нужный момент, в нужное время года придет весна и распустятся цветы.
Жить интенсивно и страстно
Жизнь необходимо проживать так тотально и интенсивно, чтобы вы могли извлекать сок из каждой минуты, не оставив ни капли. Только такая жизнь подлинна, значима; только такая жизнь не заканчивается смертью — но подходит в момент смерти к двери в божественное.
Откуда такой большой страх позволить себе быть по-настоящему живым?
Страх позволить себе быть по-настоящему живым — это не страх жизни, это очень хорошо замаскированный страх смерти. Если вы живой, вы непременно умрете. Смерть — это кульминация жизни. Страх жизни — это, по сути, не страх жизни; это страх того, что жизнь в итоге закончится смертью.
Но ум хорошо все маскирует и отправляет вас в ложном направлении. Он уводит вас от действительности внутреннего субъективного опыта. Как можно бояться жизни? Из-за чего?
Все, что мы имеем, — это жизнь: вся музыка, весь танец и все песни, вся красота и весь поиск истины принадлежат человеку, который полностью жив. Что за страх может быть относительно жизни?
Жизнь необходимо проживать тотально и так интенсивно, чтобы вы могли выдавить сок из каждой минуты, не оставив ни капли. Только такая жизнь подлинна, значима; только такая жизнь не заканчивается смертью — но подходит в момент смерти к двери в божественное.
Смерть — это сложное явление, такое же сложное, как жизнь, а возможно, и более сложное. Жизнь длится семьдесят-восемьдесят лет, а смерть сконцентрирована в одном моменте, в доле секунды. Поэтому смерть — это чудо. Те, кто не жил, переживают только смерть. А те, кто жил тотально, переживают бесконечное высвобождение в сознание Вселенной; для них смерть превращается в друга.
Но начните с жизни, потому что жизнь — это начало, а смерть — это конец. Если с самого начала вы будете бояться, вы не дадите питания розовому кусту, не дадите воды, не позаботитесь о нем. Вы не подойдете к нему, вы не изольете на него свою любовь. Розовый куст сожмется, умрет — не принеся цветов, ни разу не испытав ни одного прекрасного момента блаженства или экстаза. Он просто сожмется, он никогда не узнает о том, сколько невероятной красоты и аромата таит его сущность. Естественно, состояние такого розового куста очень депрессивно. Он умрет в агонии, не узнав, что такое жизнь. Он узнает только смерть...
Необходимо запомнить простую логику: если вы не живете тотально, вам придется пройти через смерть. А смерть — это лишь вымысел, но вы будете чувствовать ее возможно даже сильнее, чем свою жизнь, потому что за все время своей жизни вы никогда не жили — это был лишь далекий и слабый отзвук жизни; в лучшем случае она состояла из того же, из чего сделаны сны, и это — в лучшем случае. Но вы никогда на самом деле не жили, вы никогда на самом деле не любили, вы никогда на самом деле не танцевали. Вы всегда оставались в стороне от живого источника, где бы он ни находился; вы не позволяли себе обновления, вы не позволяли жизни прийти к вам и войти в ваш дом.
Хотя казалось, что вы живете, это было жизнью только с точки зрения медицины. Вы дышали, вы говорили, вы спали, вы просыпались, вы работали — это признаки, по которым медицина определяет, что человек жив.
Мистикам известно гораздо больше, чем медицине. Они знают, что это — только признаки, но признаки — это еще не жизнь. Жизнь может существовать без этих признаков, а признаки — без жизни.
Мне вспомнился один индийский мистик, Брахма Йоги. Почти тридцати лет он обучался единственной вещи, потому что он хотел доказать медицине, — он сам был врачом, — что признаки жизни — это еще не жизнь. Это странный мир. Он демонстрировал это в Оксфорде, в Кембридже, в Гарварде, в Токио, в Калькутте.
Вот что делал Брахма Йоги: он садился и погружался в состояние глубокой медитации, и постепенно его дыхание останавливалось, пульс исчезал, сердцебиения не было. Врачи проверяли это — лучшие врачи всех университетов, и дюжина врачей выписала для него свидетельства о смерти. Врачи отмечали все признаки, которые медицина расценивает как смерть, и невозможно было поверить, что мистик жив.
У Брахма Йоги было одно условие: как только его признают мертвым, врачи должны были немедленно подписать свидетельство о его смерти. Через десять минут после этого он снова медленно начинал дышать, пульс возобновлялся, и постепенно он открывал глаза и улыбался врачам. Он собрал столько этих свидетельств о смерти, из стольких медицинских университетов, что это стало великой загадкой. Врачи не могли поверить в это, признаки смерти были совершенно очевидными. В чем был секрет?