Диалоги
Шрифт:
e
– Что же ты, Клиний, смеешься над столь важными и прекрасными вещами?
– Так, значит, Сократ, тебе все-таки известна какая-то прекрасная вещь? – вставил тут Дионисодор.
– Известна, Дионисодор, и не одна, а многие.
– Но вещи эти отличны от прекрасного или они – то же самое, что прекрасное?
301
Тут я всем своим существом почувствовал затруднение и подумал, что это мне поделом: не надо было произносить ни звука; однако я
– Так, значит, если около тебя присутствует бык, то ты и будешь быком, а коль скоро я нахожусь около тебя, то ты – Дионисодор?
– Нельзя ли поуважительней, – сказал я.
– Но каким же образом одно, присутствуя в другом, делает другое другим?
b
– И это тебя затрудняет? – возразил я; теперь я уже попробовал подражать мудрости этих двух мужей, настолько я ее жаждал.
– Как же не затрудняться и мне, и всем прочим людям в том, чего нет на свете?
– Что ты говоришь, Дионисодор? Прекрасное не прекрасно и безобразное не безобразно?
– Да, – отвечал он, – если так мне кажется.
– А тебе так кажется?
– Конечно, и даже очень.
c
– Значит, одно и то же – это одно и то же, а другое – это другое? Ведь конечно же другое не может быть одним и тем же; думаю, и ребенку ясно, что другое не может не быть другим. Но ты, Дионисодор, нарочно это опустил: мне кажется, что, как мастера колдуют над тем, что им положено обработать, так и вы великолепно отрабатываете искусство рассуждения.
– А знаешь ли ты, – сказал он, – что подобает делать каждому из мастеров? И прежде всего, кому подобает ковать?
– Знаю, конечно, – кузнецу.
– А заниматься гончарным делом?
– Гончару.
– А кто должен забивать скот, свежевать и, нарубив мясо на мелкие куски, жарить его и варить?
d
– Повар, – отвечал я.
– Значит, если кто-нибудь делает то, что ему надлежит, он поступает правильно?
– Безусловно.
– А повару, как ты утверждаешь, надлежит убой и свежевание? Признал ты это или же нет?
– Признал, – отвечал я, – но будь ко мне снисходителен.
– Итак, ясно, – заявил он, – если кто, зарезав и зарубив повара, сварит его и поджарит, он будет делать то, что ему подобает; и если кто перекует кузнеца или вылепит сосуд из горшечника, то он будет делать лишь надлежащее.
– Великий Посейдон! – воскликнул я. – Теперь ты увенчал свою мудрость! Но будет ли когда-нибудь так, что она станет моею собственной?
e
– А признаешь ли ты ее, Сократ, – возразил он, – если она станет твоею?
– Коль ты того пожелаешь, – отвечал я, – ясно, что признаю.
– Как? – спросил он. – Ты думаешь, что знаешь свое?
– Да, если ты не возражаешь (ведь
302
– Итак, – сказал он, – считаешь ли ты своим то, что тебе подвластно и чем ты можешь пользоваться, как тебе угодно? Например, считаешь ли ты, что тебе принадлежит вол или мелкий скот, который ты можешь продать, подарить или принести в жертву любому из богов по выбору? И то, чем ты не можешь распорядиться подобным образом, ты ведь не считаешь своим?
А я, чувствуя, что из всех этих вопросов вынырнет нечто прекрасное, и сгорая от желания поскорее его услышать, говорю:
– Безусловно, дело обстоит именно так: только подобные вещи и могут считаться моими.
– Ну а животными, – сказал он, – ты называешь то, что имеет душу?
– Да, – отвечал я.
b
– А ты признаешь, что из животных лишь те твои, в отношении которых тебе позволено делать все то, что я сейчас перечислил?
– Признаю.
Выдержав с весьма ироническим видом паузу, как если бы он обдумывал нечто значительное, Дионисодор спросил:
– Скажи мне, Сократ, есть ли у тебя родовой Зевс? [54]
А я, заподозрив, к чему именно он клонит свою речь, сделал беспомощную попытку вывернуться, подобно дичи, пойманной в сеть, и бросил рывком:
– Нету, Дионисодор!
c
– Злополучный же ты человек и вовсе не похож на афинянина, коли у тебя нет ни родовых богов, ни святынь, ни чего-либо другого прекрасного и достойного.
– Позволь, Дионисодор, – возразил я, – не богохульствуй и не учи меня уму-разуму. Есть у меня и семейные, и родовые святыни и все прочее в том же роде, что имеют другие афиняне.
– Значит, у других афинян, – молвил он, – нет родового Зевса?
– Ни у кого из ионян, – отвечал я, – нет такого бога-покровителя – ни у тех, кто выселился из нашего города, ни у нас самих; покровитель наш – Аполлон, через род Иона [55]. Зевса же мы не именуем «Родовым», но «Оградителем» и «Фратрием», и Афину также «Фратрией» [56].
d
– Однако довольно, – прервал меня Дионисодор. – Похоже, что у тебя есть и Аполлон, и Зевс, и Афина.
– Несомненно, – отвечал я.
– Так разве боги эти не твои? – говорит он.
– Нет, они мои родоначальники и повелители.
– Но ведь твои же, – возразил он. – Или ты не признал, что они принадлежат тебе?
– Признал, – отвечаю. – Куда ж мне деваться?
– Но, – говорит он, – разве эти боги – не живые существа? Ведь ты признал живыми существами всех тех, кто имеет душу. А эти боги разве не имеют души?
– Имеют, – отвечал я.
e
– Значит, они – животные?