Диаммара
Шрифт:
«Ну хватит! — сказала она себе. — Если ты устала и проголодалась, это еще не повод раскисать». Хмуро улыбнувшись, Элизеф подумала, что не ела уже несколько лет, и вдруг вспомнила о запасах продовольствия, которые Верховный Маг хранил с помощью заклинания времени. Может быть, оно еще не успело рассеяться. Голод придавал ей смелости, и Элизеф отправилась в кладовые, чтобы проверить свои предположения.
На кухне, к ее великой радости, оказались свечи. Но едва она зажгла первую, ее глазам предстало омерзительное зрелище. Повсюду заметались серые тени и послышался топоток сотен маленьких лап: это нынешние
Но там, увы, ее ждало разочарование. Заклинание времени все-таки обветшало, и провизия превратилась в зловонную черную кашу, при виде которой Элизеф едва не стошнило. Зажмурившись, она стрелой выскочила обратно в кухню.
Слегка успокоившись, волшебница поразмыслила и пришла к выводу, что, раз в Академии нечем утолить голод, стоит попытать счастья в городе. Тем более что в Нексисе остался человек, который перед ней в долгу, — если, конечно, он еще жив, с усмешкой подумала Элизеф. Выйдя из Академии, она прикрыла лицо капюшоном и поспешила вниз по склону холма.
Открыв дверь и увидев на пороге Элизеф, Берн почувствовал, что кровь схлынула у него с лица. Колени подогнулись, и ему пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть. Он молча открыл рот и так же молча его закрыл, судорожно глотнув воздух. «Я сплю, — подумал он. — Иначе просто не может быть… Это только ночной кошмар. Сейчас я проснусь, и ее здесь не будет».
Но волшебница вовсе не собиралась исчезать. На ее безупречно красивом лице появилась зловещая улыбка.
— Что с тобой, Берн? — спросила она с притворным участием. — У тебя такой вид, будто ты увидел привидение.
— Но… — Пекарь смог наконец произнести какое-то слово. — Госпожа, я думал, что вы… Что вас уже нет в живых. Когда вы исчезли в этой ослепительной вспышке… Я был уверен, что вы погибли… Мы все думали, что магов больше не осталось…
Элизеф пожала плечами:
— Вы ошибались.
Не дожидаясь приглашения, она грубо оттолкнула Берна и вошла в дом. На нетвердых ногах пекарь поплелся за ней. Впрочем, несмотря на испуг, он заметил печать усталости на лице волшебницы и багровые рубцы у нее на руках. В остальном же она выглядела точно так же, как тогда, когда он видел ее в последний раз. Серебристые волосы, за которыми она всегда так ухаживала, до сих пор были спутаны и пропахли дымом, словно она только что выбралась из горящего леса в Долине. Где же, во имя всех демонов, ее носило все эти годы, недоумевал Берн. И чего ей здесь надо?
— Я вижу, в отсутствие чародеев твои дела пошли в гору, — заметила Элизеф, осматривая пекарню, которую Берн подновил и отремонтировал. — Еще на улице мне бросилась в глаза пристройка — ведь ее раньше не было, а? — Она бросила на него холодный пронзительный взгляд. — И новые печи, и одежда на тебе не из дешевых… Любопытно, не связано ли твое процветание с тем зерном, что ты в свое время получил от меня?
— В самом деле, госпожа, я теперь состоятельный человек. — Берн не видел смысла отрицать очевидное. Он только надеялся, что Элизеф не заметит многочисленных мелочей, указывающих на присутствие в доме женщины, но напрасно.
— Прекрасно, прекрасно, — сказала волшебница, приподнимая бровь. — Да ты, никак, даже жениться успел, пока меня не было? Мои поздравления.
— Что вы, госпожа, почему вы так говорите? — с излишней поспешностью забормотал Берн, и в этот миг из дальней комнаты послышался голос:
— Кто там пришел, Берн? — Ив дверном проеме возникла невысокая женщина. Ее гладкие каштановые волосы были стянуты на затылке, живот заметно выдавался вперед, а за юбку, застенчиво поглядывая на гостью, цеплялись двое маленьких детей — мальчик и девочка. Пекарь прошипел себе под нос ругательство, но только он собрался отослать жену прочь, Элизеф шагнула навстречу ей и протянула руку.
— А вы, должно быть, супруга Берна, — приветливо сказала волшебница. — Очень рада, что у него появилась такая очаровательная помощница и столь милые ребятишки.
— Моя жена Алиссана, — буркнул Берн, которому больше ничего не оставалось делать.
В глазах женщины промелькнула тревога: она поняла, что перед ней волшебница. Пожимая руку Элизеф, она чуть заметно вздрогнула, а когда та заговорила о детях, тревога сменилась неподдельным ужасом. Алиссана попыталась сделать реверанс, но из-за живота потеряла равновесие и упала бы, если бы Элизеф ее не подхватила.
— Сука косолапая! — рявкнул Берн, замахиваясь на жену. Алиссана покраснела и, выставив перед собой скрещенные руки, попятилась назад в комнату. Младший ребенок, мальчик, юркнул за ней, а девочка, которой было лет шесть, задержалась в дверях, испуганно глядя на волшебницу огромными круглыми глазами.
Пожав плечами, Элизеф опять повернулась к Берну:
— Поскольку ты расширил дом, полагаю, у тебя найдется комната для гостей? Проводи-ка меня туда, а потом позаботься о горячей ванне и хорошем ужине. И не забудь сказать жене, чтобы к утру приготовила мне новую одежду.
Глаза у Берна полезли на лоб. Неужели она хочет здесь остаться?
— Госпожа, — проскрипел он, — вы оказываете нам огромную честь, но…
Он не договорил: почерневшие пальцы волшебницы, словно когти, впились ему в руку.
— Слушай, гаденыш, — рявкнула Элизеф. — Не забывай, что без моего зерна ты был бы сейчас нищим!
Жадность в Берне на мгновение одержала верх над страхом:
— При всем моем уважении к вам, госпожа, не могу не напомнить, что зерно, о котором вы говорите, я получил не в подарок, а в уплату за то, что проник в лагерь бунтовщиков и…
— И не смог выманить их из норы, хотя я платила тебе именно за это. — В голосе Элизеф прозвенела сталь. — Проворовавшийся подонок, вот ты кто! Присвоил зерно и ничего не сделал, что от тебя требовалось!
С трудом вырвавшись из ее когтей, Берн упал на колени:
— Прости, госпожа! Я вовсе не думал красть твое зерно, но что оставалось делать? Не мог же я допустить, чтобы оно пропало! Разумеется, оно принадлежало Волшебному Народу, но я ведь был уверен, что ни одного чародея на земле уже не осталось.. — Несомненно, уверен, — мрачно проворчала Элизеф. — Но ты ошибался и теперь должен исправить свою ошибку. Если, конечно, не хочешь, чтобы за нее расплачивалась твоя жена или дети. — Ее голос был безжалостным и холодным, словно челюсти стального капкана. Берн содрогнулся, представив себе, что она может сделать с его семьей, и ему оставалось только покориться.