Диггер по прозвищу Жгут (Нечто)
Шрифт:
От мысли, что произойдет, если по свалке разбредется свора подобных маленьких чудовищ, Росту стало не по себе. Скинув с себя остатки паутины, он полез наверх.
63
— Ты что, с ума сошел? — с яростью спросил Мика у Гюрзы, когда они вышли из подъезда, где он хотел подключить Юру к «подвигам» скинхедов. Дружбы не получилось.
— А ты? — отозвался Гюрза. Он посмотрел наверх, и вовремя — из окна уже летела первая бутылка. Он толкнул Мику в кусты, и она упала прямо на место, где он только что
— Вы че, ох…ли там совсем?! — заорал Мика, задрав голову.
— Пошли отсюда, — потянул его за рукав Гюрза. Они вплотную прижались к стенке дома и, обогнув его, быстрым шагом направились к остановке.
— Вот тебе и посидели, — сплюнул Мика. Он повернулся к Гюрзе: — Ты неисправим.
Гюрза кивнул, полностью соглашаясь с другом. Мика взглянул на часы и выругался.
— Может, пешком прогуляемся? Ты никуда не спешишь?
Он увидал, как в сумерках блеснула полоска зубов Гюрзы.
— Я что, похож на человека, которому есть куда спешить? — шепотом спросил он, и Мика на мгновение опешил. Будто… из склепа на него дохнуло могильным холодом. Может, ну его к черту, и вернуться?
— Пошли, — сказал Гюрза.
— Зачем ты нож с собой взял? — спросил Мика, но Гюрза ничего не ответил. У него было лицо человека, который неожиданно вспомнил о чрезвычайно важном деле.
Сотню метров они прошли молча, затем Гюрза спросил:
— Почему ты решил, что я соглашусь продолжать акции? К тому же со скинхедами?
Мика долго не отвечал, и Гюрза уже хотел повторить вопрос, как он сказал:
— Я виделпо твоему лицу, что ты этого хочешь. Извини, Гюрза, но за время нашего знакомства я хорошо изучил тебя. Это как болезнь. Наркомания, если хочешь. Только нашаболезнь куда хуже, верно?
Гюрза погрузился в размышления. Болезнь? Он что, болен?
«Болен, болен, болен-болен!!! — ликующе завопило существо у него внутри. — Сбрендил, съехал с катушек, чокнулся, спятил… Грязнуля, псих!!»
Гюрза чуть не застонал — он чувствовал, как внутри грудной клетки что-то ворочается и скрипит, как заржавевшие шестеренки. Неужели у него действительно раздвоение личности?!
Но он ведь не болен. У него, правда, иногда случаются головные боли, но это ведь не в счет, правда? В остальном он здоров, как бык.
Они вышли на трассу. Тускло светили фонари, иногда мимо проезжали автомобили. Молодые люди перелезли через ограждение и пошли по тропинке. На небе серебряной монетой висела луна, холодно улыбаясь путникам.
— Я не хочу этого, — сказал Гюрза. Он будто случайно коснулся рукой рукоятки ножа, который покоился у него за поясом. Нож, казалось, дремал, убаюканный мерной ходьбой.
— Ты сам не веришь в свои слова, — возразил Мика. Он шел, не вынимая руки из карманов, и Гюрзе пришло в голову, что если он вдруг оступится, то обязательно разобьет себе физиономию о какой-нибудь торчащий камень.
— Жуля вне игры. Тем более он сам в отказ пошел, — развивал свою мысль Мика. — С Нелли уже все кончено. А сегодня был шанс, но ты все испортил. Кабан двух негров завалил, собственноручно. Прямо у ворот ихнего «Лумумбы». А Бокси жида на ремни порезал недавно, об этом даже в газетах писали. Хлыст, правда, еще в этом плане девственник, но все они настоящие воины…
«О чем он говорит?» — с какой-то спокойной обреченностью подумал Гюрза. Какие негры, какие жиды, какие воины? Мика, вот кто действительно болен!
Они снова надолго замолчали. Становилось прохладно, и Мика застегнул «молнию» на своей куртке.
— Знаешь, Гюрза, — как-то странно проговорил он. — Я сегодня ночью своего брата видел. Во сне.
— У тебя был брат? — удивленно вскинул голову Гюрза. Мика кивнул.
— Близнец.
Гюрза удивился еще больше. Мика никогда не упоминал о брате-близнеце, и это было новостью.
— Где он сейчас?
— Нет его. Он умер, когда нам было по четыре года.
— Прости, — сказал Гюрза.
— Не за что. Ты же не знал, — сухо отреагировал Мика. — У нас был дом в деревне, там жили дед с бабкой, родители матери. Им уже под семьдесят было, но еще крепкие были — бабка дояркой работала, а дед по-разному — кому дрова наколет, кому дом покрасит. Потом бабку корова насмерть зашибла. Дед какое-то время крепился, потом бухать начал — деревня все же. Чуть дом по «белке» не спалил. Но потом мать его к себе взяла, нам тогда по два года было. В городе дед вроде немного отошел, а летом опять запросился в деревню.
Они прошли большой мост, спустились по ступенькам и оказались на каком-то пустыре. Впереди чернели гигантские холмы свалки. Светлые обрывки пакетов и бумаги напоминали снег на горных вершинах.
— Чуешь запах, Гюрза? Знакомый донельзя, — промолвил Мика. Гюрза вдохнул. Да, знакомый донельзя, с этим не поспоришь. Игривый ветерок донес до них этот запах, и череда смутных воспоминаний вихрем пронеслась в его мозгу.
— Что было дальше? — спросил он, и Мика продолжил рассказ:
— Его снова отвезли в деревню. Первое время мать ездила к нему, но потом мы с Димкой долго болели, и около года никаких известий от деда не было. На письма он тоже не отвечал. Мать все собиралась к нему съездить, но нас с Димкой нужно было с кем-то оставить. Была у нас одна соседка — тетя Варя. Редкостная пьянь. Вечно у матери бабки одалживала. Но она была единственная, кто был готов за пятерку посидеть с нами.
Сами того не замечая, друзья шли в сторону свалки. Ноги иногда проваливались в ямы, наполненные студенистой грязью, из-под наваленного мусора то и дело выскакивали потревоженные крысы.
— В этот день мать снова оставила нас с этой алкашкой. А в обед пришел дед. Просто позвонил в дверь, а Варя открыла. Я еще был маленьким, но уже тогда что-то нехорошее почувствовал, как только его увидел. Он был похож… На мумию, которая ожила в каком-то заброшенном пыльном музее, вылезла из своего саркофага и приперлась к нам, воняя бальзамом и старыми бинтами.