Дикарь
Шрифт:
Чиркнула по небу упавшая звезда. Костя мог поклясться, что слышал, как она вспыхнула и сгорела.
Стынут ноги, мороз проникает под полушубок. Глаза слипаются… Костя шевелит в валенке пальцами и все время заставляет себя думать об одном — о соболе. Он напряг всю свою волю, чтобы не задремать.
Ему страшно. Страшно от этого безмолвия, этого шелеста звезд! Хочется вскочить, топтать снег, бежать.
Стиснув зубы, сжимает он руками берданку. Не отрываясь, смотрит на расщелину.
Перед глазами плывут серебристые голубые круги. Что это? Да это же звезды! Близкие, как большие зеленые искры. Они кружатся с тихим звоном. Стоит протянуть руку — схватишь одну из них. Но не хочется поднимать руку. Хочется спать, спать…
ПРАВНУК
Остроглазый смышленый соболенок Дикарь живет у тетки Евдохи, изба которой стоит на краю деревни. За огородом начинается редкий осинник, а за ним — крутой обрыв к речке Змеинке, прячущейся в ивняке.
Привольное житье у Дикаря. Рыскает соболек по деревне, дразнит собак, дерется с кошками. Ночью заберется в чей-нибудь погреб — полакомиться сметанкой и поворошить мясные и рыбные запасы. А то для забавы проникнет в курятник и там поднимет такой переполох, что всю деревню разбудит. Прибегут хозяева — кто с вилами, кто с ружьем, торопливо чиркают спичками, пытаются зажечь свечу. А соболька — и след простыл.
Потом в деревне долго гадают: отчего бы всполошиться курам. Не иначе — лиса побывала. Но почему тогда все куры целы? Ломают головы деревенские и над пропажами в погребах. Подозрение падает на кошек, и им по очереди достается за чужие провинности.
На Дикаря никто не подумает: приди с утра к тетке Евдохе — он преспокойно спит, свернувшись на печи, с котятами и бесхвостой кошкой Муськой.
Впрочем, однажды Дикарь навлек на себя серьезные подозрения. Он забрался в соседний чулан. И понадобилось же хозяйке ночью зачем-то пойти туда. Соболь затаился в ворохе старых кож. Желтый трепещущий огонек свечи бросал свет на пыльные стены, сундуки, кучу обуви и кож. Хозяйка наклонилась и стала перебирать кожи. Дикарь метнулся через нее, свеча погасла, женщина с визгом отпрянула в угол.
Потом хозяйка клялась, что на нее прыгнул черт. Уверяла, что даже видела у него кривые рожки и копыта.
Но большинство деревенских начали догадываться, что этот «черт» живет у тетки Евдохи и зовут его Дикарем.
Недаром у тетки «вся живность с причудом».
Есть у нее собака — белый косолапый Топ с черным неровным пятном вокруг левого глаза. Топ — отчаянный скандалист. Вечно лезет в драку с соседскими лайками. И уже через минуту с неистовым визгом мчится к дому, спасаясь от сноровистых псов. А тетка Евдоха, заслышав его вопли, спешит выручать незадачливого любимца.
— Ироды окаянные, — ругается она на собак, разгоняя их пинками. — Управы на вас нету!
И, подхватив Топа на руки, несет его домой. Долго и заботливо лечит ему прекушенное ухо или ободранный нос. Другая «живность» у тетки — рыжий кривой петух, злющий, как цепной пес. Мальчишкам от него проходу нет. Да и сама тетка Евдоха выходит во двор не иначе, как с полотенцем для защиты от «одноглазого ирода». Клюется петух больно, «с защипом».
— Извел он меня, — жалуется тетка Евдоха соседкам. — Вконец извел. Вон — все руки исклеванны.
— Так заруби его, — советуют ей.
— Как так — заруби? — возмутится вдруг тетка Евдоха. — Он, поди, курам защитник, должность свою справляет. Не то что ваши заморыши. — И смотрит на собеседника так, словно он предлагает ей совершить преступление.
С утра до вечера воюет тетка Евдоха со своей «живностью». Но больше всего хлопот от соболенка. Он — «всем иродам ирод».
С прошлой весны живет у нее Дикарь. Попал он к ней вот как.
В прошлом году на быструю реку Веле, приток Вишеры, приехала экспедиция. Возглавлял ее Костя.
Это был уже не тот Костя — долговязый студент с пушистой бородкой. Он стал Константином Максимовичем, профессором, знаменитым в стране звероводом. Был по-прежнему худ и высок. Только плечи сгорбились, да у прищуренных глаз лучились мелкие морщинки.
Из далекого Забайкалья экспедиция привезла сто черных баргузинских соболей в клетках. Зверьков выпустили в тайге. Местный соболь не богат шкуркой, она раз в десять дешевле баргузинского. Вот и решили звероводы обогатить Урал черным соболем.
Константин Максимович — куда бы уж старику по лесам бродяжить — сам поехал на Урал.
Был конец марта. Потемневший лежалый снег сковало заморозком, и лыжи скользили легко. В тайгу уже заглянула весна. Ели стряхнули с себя тяжелые снежные шубы. Лес был тих и свеж, словно умытый солнцем. Пахло арбузами. Да, да, Константин Максимович мог поклясться, что запах весны похож на запах свежеразломленного арбуза.
Звонко пересвистывались рябчики, издали доносилось густое и сердитое воркование косачей.
Журчала речка. Зеленоватая прозрачная вода прорвалась на лед и широкими струями разлилась по оврагу.
На снег поставили тяжелую клетку.
Константин Максимович открыл дверцу. Отошел со своими спутниками за дерево.
Из клетки высунулась черная мордочка, блеснули быстрые глазки. Резко дергая головкой, зверек осматривался. Юркнул обратно.
Константин Максимович ждал.
Зверек вышел из клетки, старательно ее обнюхал, обнюхал синий мартовский снег вокруг. Вдруг метнулся на ель и замер в густой хвое.
— Второй, — сказал Константин Максимович. — Первым был Дикарь.
В стороне хлопнул выстрел.
— Беду-у-н! — крикнул Константин Максимович, сложив рупором узкие ладони.
— А-а-а! — отозвалось в лесу.
Константин Максимович поспешил на зов.
Бедун слезал с сухой березы, придерживая что-то за пазухой. Внизу распласталась на снегу желто-бурая рысь. Толстые длинные лапы были вытянуты, пасть застыла в оскале.
Снег вокруг был истоптан. Кругом — пятна крови и клочья темного меха.