Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
Хижины в деревне оказались именно такие, как нарисовал Ачкохтли: плетеные кубы на толстых сваях, увенчанные пирамидамикрышами из вязанок тростника. Либурнариям выделили самую просторную, расположенную не в центре, а на краю деревни. Скорее всего, это был специальный «гостевой дом». Праздничное пиршество в честь гостей затянулось до полуночи. Угощения туземцы не жалели: Ведьма едва успевала проверять анализатором блюда, подносимые на пальмовых листьях. Жареное мясо, печеные овощи, свежие фрукты, густая, очень жирная похлебка, пресные лепешки… Все было съедобно. К манипуляциям Ливии дикари отнеслись с уважением – видимо, сочли их особым ритуалом. В местном пойле,
Спать гостей отпустили поздно.
– Вот…
Закончив возиться с настройками уникома, Жгун запустил компилятор изображения. Пошла картинка с другой камеры. Декурион дал еще большее замедление. В момент, когда снаряд ударил в защитное поле либурны, поле сделалось видимым. «Дикаря» окутал золотистый пузырь; он на глазах проминался, словно воздушный шарик, в который ткнули пальцем. На боку пузыря образовалась воронка, от нее по пленке защитного поля во все стороны ползли пурпурные разводы.
Это напоминало химическую реакцию.
Коснувшись корпуса либурны, снаряд легко прошел насквозь – раскаленный гвоздь вонзился в брикет сливочного масла. В обшивке осталась дыра: темная, оплавленная. Во чреве «Дикаря» чтото полыхнуло; воронка, уходящая в недра либурны, начала чернеть, закрутилась аспидным смерчем. Тьма растеклась по пузырю, мешаясь с золотом и пурпуром…
Я ошибался, потрясенно осознал Марк. Снаряд не пробил защиту «Дикаря». Оружие туземцев вступило в реакцию с силовым полем, а затем с чемто внутри корабля. Ракетное топливо и окислитель? Любой аналог сомнителен, но это лучше, чем ничего.
– Там энергоотсек, – прошептал он. – Рабов убрали. Работал термоядерный реактор…
– Вы поняли, что случилось?
Жгун отключил коммуникатор.
– Искажение сигнала, посланного на зонд, – Марк размышлял вслух. – Проблемы с двигуном при входе в атмосферу. Снаряд и либурна. Боюсь, это проблемы одного порядка. Какоето энергетическое взаимодействие? Я в этом не специалист.
– Ничего, сами расскажут, – зло процедил Жгун. – Доберемся до их спецов, заклеймим… Кстати, командир! Нам ведь нужен переводчик? Надоело, знаете ли, рожи корчить да руками размахивать…
– Переводчик? Не помешал бы…
– Так в чем проблема? Возьмем тузика в рабы – никто и не заметит. Будем через него общаться. Разузнаем, что к чему, выясним, как добраться до тех, кто здешние лоханки строит…
«Осел ты, а не командир! – укорил себя Марк. – Мог бы и первым додуматься.»
Унтерцентуриону Кнуту было очень стыдно.
V
– Я возьму того, в кустах.
Жгун жаждал действия. Стрелять, клеймить – что угодно, лишь бы не сидеть сложа руки! Марк прекрасно понимал декуриона, в особенности после просмотра записи.
– Действуйте. Только быстро: скоро рассвет. Дикари проснутся…
– Обижаете, командир! Что ж я, совсем тупой…
Хищно прищурившись, Жгун впился взглядом в темноту. По счастью, для глазного имплантанта ночь не была помехой. Двадцать шагов, прямой визуальный контакт. Деревня спит, пушками не поднимешь. Условия, считай, идеальные.
Ненависть, вспомнил Марк. И похолодел, потому что ничего не ощутил. Ненависть ушла, сгинула, растворилась. Верней, Марк попрежнему ненавидел людей, живущих на здешней планете, винил их в гибели «Дикаря», мечтал отомстить любым способом, любой
Хоть бы трещинка!
«Отношения помпилианцев и их рабов, – процитировал из далекого далека маркиз Ван дер Меер, – разговор отдельный, и всегда болезненный. Нам, знающим из собственной истории, что рабство – это боль и насилие, кнут и плеть, трудно понять, а главное, принять ледяное равнодушие помпилианцев к своим рабам. Это не маска, не поза…»
Правота маркиза хлестнула больней кнута. Марк сам не заметил, как припал к земле, оскалился, будто волк – загнанный в угол, готовый для последнего броска. Дыхание хрипло клокотало в глотке. Еще, умолял Марк. Господин Ван дер Меер, скажите чтонибудь еще! Обвините меня в черной неблагодарности! Вождь Ачкохтли принял нас, как родных, и вот чем мы платим вождю… Вспомните волчью природу помпилианцев. Подарите мне вашу брезгливость, возмущение, презрение, потому что я не чувствую ничего к ботве в кустах. Взять в рабство, использовать в качестве переводчика, оставив прежнюю, привычную схему поведения без изменений; никто из инорасцев не заподозрит, что дикарь действует под клеймом, под полным контролем хозяина… Наверное, так размышлял бы гематр, решая абстрактную логическую задачу.
Впрочем, кто их, гематров, знает?
Рядом, статуей из мрамора, замер декурион Жгун, сосредоточен до предела. Жгун уже был под шелухой , на время, необходимое для клеймения, перестав воспринимать реальный мир. В кустах зашелестело. Что происходит? У Марка не было глазного имплантанта. Опомнившись, он прильнул к прицелу «Универсала», включил ИКрежим. Фигуру наблюдателя он разглядел сразу. Дикарь отчаянно дергался, лежа на земле – казалось, туземец отбивается от противниканевидимки. Реакция нормальная: Марку доводилось видеть, как его соотечественники клеймят рабов. Когда под шелухой псиипостаси Жгуна крепконакрепко привяжут объект клеймения к деревянному щиту – туземец перестанет содрогаться и в физической реальности.
Некстати Марк вспомнил, чем закончился памятный разговор с Белым Страусом – ночным налетом ломбеджийцев, побоищем, в котором отряду либурнариев пришлось туго.
Он повел «Универсалом» вправовлево, изучая местность. Чувствительный прицел давал возможность фиксировать не только людей и теплокровную живность. В темноте просматривались блеклосерые силуэты ближайших деревьев, переливались мягкой фосфорической зеленью плетеные кубы хижин, «подсвеченные» изнутри теплом спящих туземцев. Время от времени на периферии мелькали яркие пятнышки ночных зверьков.
Мелочь, ничего опасного.
Шелест в кустах прекратился. Марк поймал дикаря в прицел: туземец «звездой» распластался на земле, широко раскинув руки и ноги. Объект клеймения весь дрожал, словно в лихорадке. Странный эффект, отметил Марк. Никогда раньше такого не видел. Оторвавшись от прицела, он повернулся к Жгуну – и вздрогнул от мгновенного приступа озноба, несмотря на теплую ночь. Декуриона трясло еще хуже, чем дикаря. Незрячими бельмами Жгун уставился во тьму. По лицу его стекали крупные капли пота, губы жалко прыгали. Жилы на шее вздулись черными канатами, грозя лопнуть и забрызгать Марка кровью. Дрожь, сотрясавшая могучее тело декуриона, усиливалась, словно Жгун сдуру схватился за оголенный электрический провод, и теперь оператор подстанции увеличивал напряжение в линии, следя за мучениями бедняги со злорадной ухмылкой.