Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
И всётаки он не удержался.
– Катилина, – сказал Гракх. – У него проблемы. Вы в курсе?
– Что?!
Марк сорвался с места. Вихрем он подлетел к окну, толкнув дисциплинарлегата. Уставился вниз, на крыльцо, где дремал молоденький ягуар: сытый, ленивый. Руки дрожат, отметил Гракх. У парня дрожат руки. А вот уже не дрожат.
– Всё в порядке, – улыбнулся Марк. – Никаких проблем.
– Катилина, ваш сокурсник. Вы дрались на дуэли. Ресурс его клейма не восстановился полностью. Катилина нуждается в регулярных инъекциях сервостиламина.
– Да? – равнодушно спросил Марк. – Сочувствую.
* * *
Сочувствую, подумал Гай Тумидус.
Военный трибун знал этот взгляд. Он видел его в зеркале по утрам – с тех пор, как звено штурмовиков под командованием оберцентуриона Тумидуса сожгло пять вехденских «каребов» в созвездии Дикого Жеребца. Первая настоящая битва. День, когда он не дал ударить во фланг помпилианской флотилии. Звено порвали в клочья, Гай выжил чудом. После боя капсулу с обожжённым, потерявшим сознание командиром звена подобрала спасательная бирема медицинской службы.
– Как здоровье?
– К строевой службе годен!
В зале космопорта БенЦанах перед военным трибуном стоял он сам, оберцентурион Тумидус тридцатилетней давности. Какое чувство испытываешь при встрече с молодостью? Гордость? Сожаление? Желание предостеречь? Слова разбегаются: как ни назови, все мимо «яблочка»…
– Разрешите обратиться?
– Разрешаю.
«Только не вздумай поздравлять меня с возвращением расового статуса! С новым званием, и прочая, прочая, прочая! На гауптвахте сгною!» Военный трибун не был телепатом. Но Гай очень надеялся, что эта мысль достаточно ясно отразилась на его лице.
– Спасибо. И вы, и отец… Вы сделали всё, чтобы нас вытащить.
– Почему ты говоришь это мне?
– А кому надо?
– Почему не отцу?!
– Вытаскивали меня, – Марк смутился. Повернулся так, чтобы видеть обоих мужчин. – А вытащили всех. Спасибо.
В битве у Дикого Жеребца среди погибших был Ицилий Отон Руга, однокашник Гая по училищу. Друг; ведомый. Ведомые потом у Гая были, а друзья – нет.
– Похож, – повторил Гай.
И добавил чуть слышно, для одного Марка:
– Не вздумай повторить мою судьбу, балбес!
– Так точно! – козырнул наглец. – Разрешите быть свободным?
Марк едва заметно мотнул головой, скосив глаза в сторону бюро справок. Трибун даже не стал туда смотреть. Он и так знал, кто там стоит. Н’доли Шанвури, дочь Папы Лусэро, терпеливо ждала, пока родственники получат своё.
– Свободен.
* * *
– Унтерцентурион Тумидус!
– Я!
– Выйти из строя!
– Есть!
Чеканный шаг. Плац насквозь продут ветром.
– Унтерцентурион Тумидус! Вам присваивается внеочередное звание оберцентуриона! Благодарю за службу!
– Служу Отечеству!
Плещется орёл на знамени. Машет крыльями.
– За личную храбрость в бою оберцентурион Тумидус награждается орденом «Глаз Бури» II степени. От имени командования…
– Служу Отечеству!
– Встать в строй!
– Есть!
Ничего этого не было. Плац, знамя,
Знали, что мимо не пройдёт.
Двоилось в глазах. Фасеточный имплантант приживался трудно. На днях Марка ждала вторая операция на зрительном нерве. С селезенкой было проще. Правда, неистово чесался бок. Хотелось взломать ребра, залезть внутрь и скрести там. Врачи уверяли, что чесотка угомонится к концу месяца. Куда больше врачей смущали мигрени. Марк даже заподозрил, что изза мигреней его могут признать негодным к строевой. Он перестал говорить эскулапам о головной боли. Когда интересовались, отвечал, что всё в порядке. Поверили врачи или нет, а мигрень поверила – сделалась мягче, терпимей. На свежем воздухе, в особенности по жаре, она отпускала, едва начавшись. Даже под крышей, в ветреный или дождливый день, стоило Марку представить себя на солнцепёке, гденибудь высоко в горах – и мигрень растворялась, как сахар в воде.
По утрам, умываясь, он долго смотрел на себя в зеркало. В фас, в профиль… Боялся, что меняется форма черепа. Врачей не спрашивал, чтобы не привлекать лишнего внимания. Раз помалкивают, не лезут с измерениями, значит, норма.
Однажды не выдержал – спросил. Между делом, как бы из праздного интереса.
– В вашем возрасте? – уточнил врач. Он торопился, но без возражений задержался на пару минут. – Вас интересует лицевой череп или мозговой?
– Мозговой, – наобум брякнул Марк.
– В целом, пустяки. Увеличивается основание в поперечном и переднезадном направлениях. Оформляются воздухоносные пазухи… Чтото с глазом? Беспокоит?
– Не очень.
– Ну и славно. Насчет черепа поройтесь в вирте, там есть…
* * *
К Н’доли шёл чужак. Офицер с душой, затянутой в мундир. Либурнарий, охотник за рабами, снабженец своей треклятой родины. Фокусник, превращающий свободу в электричество. Олицетворение всего того, за что дочь Папы Лусэро ненавидела Великую Помпилию.
К Н’доли шёл человек, с которым она лежала в одной постели. Давно, в прошлой жизни. Изза неё молоденького курсанта исключили из училища. Его она отправилась спасать, без колебаний ринувшись за край Ойкумены, в пурпурнозолотые пески Крови.
«Завидую, – так думала Н’доли когдато, – крошке, которая разбудит его сердце.» Теперь, в зале БенЦанаха, она думала иначе. Не завидовала; нет, не завидовала ни капельки.
Еще вчера она была старше Марка. Это осталось в клетке слова «вчера». Оберцентурион Тумидус был гораздо старше Н’доли Шанвури. Проклятье! – он ей в прадеды годился. Старше на войну; на сгоревшую галеру, на погибших сослуживцев. Старше на плен; на жизнь и на смерть.