Дикая степь
Шрифт:
“Правильно сказывали доносчики, — оценил поведение вдовы Андрей Иванович. — Красива, хитра, упорна, коварна — все при ней. Когда с гор привезли, только по-своему говорила. Одиннадцать лет прошло — по перинам не валялась, царствовать готовилась упорно. Теперь по-русски глаголит без акцента, да так складно, что дьяку впору, говорят, калмыцкий так же хорошо знает, монгольские и тюркские письмена разбирает, грамоте разумеет и книги без разбору чтет, а которые и на немецком…
Дала понять, что хан — кукла, всеми делами управляет она лично… Зачем же, красавица, людишек-то губишь без разбору?
— Многие вдову обидеть хотят, норов свой показывают, — словно угадав мысли гостя, сказала ханша. — Покуда Рандул в возраст войдет, хлебнем мы горячего… Не думай, что кровожадна да злобна, аки зверь: то государственная необходимость. Думаешь, самой любо воров казни предавать? Да мы бы с легкой душой песни пели, шитьем занимались да другим каким женским забавам предавались… Сразу, как хан преставился, зашевелились, полезли, стали на прочность пробовать…
— То твои дела, царица, — мне не след судить, — поспешил заверить в своей нейтральности Ушаков. — Коли для управления государством деяния сии надобны, что ж…
— Да быстрее бы все утряслось, чтоб мне на покой уйти, — фальшиво пожалела себя ханша, по-старушечьи подперев ручкой головку. — Когда там у нас в верхах полное определение выйдет?
Ухватившись за хозяйкин вопрос, Андрей Иванович пустился в пространное изложение новостей Большого Двора, ценности политической не представляющих: так, обычные сплетни и утки, что промеж себя вельможи среднего ранга обсуждают за ужином.
Царица с удовольствием слушала свежего человека, удивлялась, охала, по-бабьи всплескивая ручками да хихикая порой несообразно сану. И то сказать, не хватало ей всего этого в своей окраине — молодой, здоровой, пышущей красотой девахе в самом соку. Ей бы не гвардейцами командовать, головы рубать да на колья людишек сажать, не родичей в борьбе междоусобной пересиливать… Бросить бы все, удрать отсюда в Санкт-Петербург да очертя голову окунуться в водоворот придворных сплетен и интриг, кружить головы блистательным кавалерам на феерических балах да ассамблеях! А то влюбить в себя какого-нибудь принца и укатить с ним в цивилизованную сонную Европу, жить в тысячелетнем каменном замке да по булыжной мостовой выезжать восьмеркой в оперу… Эх, привередлива и своенравна ты, женская доля!
— Так какие же заботы тебя к нам направили, граф? — спохватилась едва ли не час спустя заговоренная гостем ханша. — Чем мы тебе поспособствовать можем?
— Да то не стоит твоего беспокойства, звезда степей, — заверил Ушаков. — Так, сугубо по моей службе… Хотел посмотреть, как там ногаи — не балуют ли… А еще: аманат ваш от нас пропал. Сбег не сбег — непонятно. Догляду за ним не было, потому как ратной службой самочинно себя обременил, заслуги воински имеет немалые, большим доверием пользовался… А вот пропал. Может, опознал про отцову хворь да проведать наладился…
— Пропал? Зачем… пропал? — Царица вдруг сбилась, заалела аки маков цвет, метнулась ручками к многорядным жемчугам, белыми змеями обвивающим точеную шею, взгляд уронила…
“Ай, ай! — ухмыльнулся про себя Андрей Иванович. — Негоже царственной особе этак вот: надо
— Был ваш аманат, — справившись с собой, сообщила ханша. — И впрямь… простился. И сей же день отъехал обратно. Мы щедро одарили его — пусть не горюет по уходу Повелителя нашего. Наверное, уже давно на месте — ты в пути, и он…
— Да нету на месте, — как на безделицу махнул рукой Ушаков. — Коли тот же день отъехал, давно должен быть. И по пути не встречали — а другой дорогой вряд ли пойдет…
— Можешь не сомневаться, Андрей Иванович, — царственно заверила ханша, разом выпрямляясь и прибавляя уверенности во взоре. — Коли что вдруг не так, дадим вам нового аманата. Наши внутренние дела имперского договора не касаемы. Ежели вдруг не объявится аманат в самое ближайшее время, княжича тех же кровей дадим, да законнорожденного притом.
— До утверждения нового хана шертная запись имеет силу закона, — напомнил Ушаков, все так же сладко улыбаясь. — Так что прости, царица-красавица, — аманата я искать буду. Ежели какое воровство тут есть — то слово и дело государево…
— Ищи. — Ханша вновь потупила взгляд и вцепилась ручкой в жемчуга. — Только у меня его нет, я тебе сказала.
— Нет так нет, — покорно согласился Андрей Иванович. — Буду искать в других местах. Сегодня поговорю с людишками — как отъехал да куда, а завтра, засветло, подамся к Царицыну, по пути посмотрю — направлю дубовских казаков на розыск.
— Ну, бог в помощь, Андрей Иванович, — глядя в сторону, пожелала ханша. — Если еще чем поспособствовать можем — ты скажи, все в нашей воле…
Назад сенатор ехал довольный и задумчиво ухмылялся в жидкую бороденку. Примитивная ложь ханши развязывала ему руки. Аманат, конечно, ей нужен самой — иначе не держала бы, — но не настолько, чтобы портить отношения с имперским центром. А если сделать все по-умному да тишком, спросу никакого не будет: зазорно спрашивать за то, чего у тебя вроде бы нет!
На заставе Ушаков звал к себе на совет Егорку Кудрина и казачьего полковника. Первым делом спросил, строго глядя:
— Точно ли аманат в ставке? Не соврали ль твои людишки?
— Вот те крест батюшка! — Полковник размашисто обмахнулся знамением — малость на колени не бухнулся. — Который день в яме сидит с побратимом. Почти кажну ночь тишком мясо с хлебом носим. Браты все же, жалось берет… Кабы моя воля, давно бы стражу порезали да вызволили…
— Как — носите? — ухватился за мясо Ушаков. — А что — стража?
— Дак под утро они спят, батюшка, — плутовато подмигнул полковник. — Со светом уж бодры, будто всю ночь службу блюли. А до свету — дрыхнут… Как князья откочевали, гвардия бессменно держит ночной караул вокруг Ставки. Мышь не проскочит — патруль катается, посты стоят большим числом да рядком собак на прищепки сажают. Потому в самой Ставке не опасаются, жируют… А мои тут каждую кочку знают, впотьмах, как кошки, ползут, без шума.
— Спят, говоришь… — призадумался Андрей Иванович. — Славно, что спят… А ну, Егорша, — план готов?