Дикий батальон
Шрифт:
На шестнадцатый день примчался Серега. Был он весь в пыли и оборван. Лицо обожжено солнцем, весь лоск и спесь с него слетели. Не было уже надменности в его жестах.
— Быстро собирайтесь! — заорал он, завидев нас.
— Нафиг, — мы решили немного позлить его.
— Собирайтесь! — завизжал он.
Было видно, что Серега находился под страшнейшим стрессом.
— Мы что тебе, голые поедем? Шмотки наши кто-то спер здесь, а в больничных халатах, да на босу ногу, не очень-то повоюешь!
— В машину. Потом переоденетесь! Охрана! Быстро погрузите их в машину.
За время лечения у нас с охраной установился хрупкий психологический контакт. Они нас не трогали. Мы не досаждали им. Общались они между собой по-азербайджански, но русский прекрасно понимали. Сколько мы не пытались узнать их имена, они молчали. Партизаны! А тут примчался халдей, который разрушает наш хрупкий мирок. Козел!
Охране не пришлось ничего делать, кроме как несильно подталкивать нас автоматами к машине.
Мы с Виктором обернулись, — на больничном входе стояла Аида. Стояла молча, без движений, только взгляд ее был тревожен, когда она смотрела нам вслед. Витька рванулся было к ней. Охрана пресекла его попытки.
— Ты толком объясни. Что у тебя стряслось? Орешь как ненормальный! Рожает кто-нибудь? — спрашивали мы, пока шли босиком по камням к машине. — Так мы не акушеры. Мы только начали осваивать курс акушерства, а ты нас выдергиваешь!
— Идите быстрее! — Модаев рычал.
— Я тебе не Маугли по камням босиком ходить! — взорвался я.
— Не хочешь говорить — не говори, но сам разуйся и шлепай по щебенке! — поддержал меня Витя.
— На наш батальон напали, погибли люди! — Серега был готов расплакаться.
— Каким образом? Ведь батальон почти в тылу? Это получается, что враги прошли несколько десятков километров, уничтожили несколько человек и потом скрылись? Не знаю, какие у вас батальоны, но беру по меркам Советской Армии. У вас меньше или больше?
Ой, как не хочется возвращаться в реальный мир. Мы еще раз обернулись и бросили прощальный взгляд на больницу. Она стала нам почти домом. Спасибо вам, врачи и местные жители! Низкий вам поклон за лечение и заботу!
Аида по-прежнему стояла на месте. Витька почти плакал от обиды. Я дернул его за рукав пижамы. Он с тяжелым вздохом отвернулся.
— В третьей роте десять человек вырезали и трех часовых. Заснули! — Серега от злости ударил себя по ноге.
— Оп-ля! — Витя радовался как ребенок. — Не учил ты подчиненных, как надо нести караульную службу! Не учил! Вот поэтому и вырезали их. Как баранов. Чик! И все! Привет родителям!
— Заткнись! — огрызнулся Серега.
— А чего заткнись?! Сам обкакался, а мы заткнись! — я поддержал Витьку.
Нам было почему-то очень весело. Мы откровенно издевались над дилетантством Чудака-Модаева.
— Вспомни, великий полководец, что запрещается часовому: «Пить, курить, принимать-передавать, и так далее!»
— Заткнитесь! Вы мне надоели! Будь моя воля, я бы вас расстрелял!
— За что? За то, что ты предал свою часть, честь офицерскую, а сейчас завалил службу?
— Причем тут я? — Серега опешил.
— В Советской Армии кто отвечал за службу войск? За организацию и несение караульной, гарнизонной службы, внутреннего наряда?
— Командир? — Серега был неуверен в своей правоте.
— Командир отвечает за все, но он делегирует свои полномочия кому?
— Своему заместителю? — голос Сереги был неуверен.
— Хрен тебе по всей морде. Возьми обычный советский устав и почитай обязанности начальника штаба батальона, полка. Начальнику штаба и больше никому!
— А это значит?..
— А это значит, м…ла (его передернуло от такого обращения), что ты загубил людей. Из-за тебя вас вырезали, как баранов. Почему тебя не тронули?
— Меня не было в лагере, — угрюмо ответил Модаев.
— Повезло тебе, м…ку, повезло!
— Учи устав, Сережа, учи, пригодится.
— Хотя, ты знаешь, раньше офицеры после такого ЧП знали, что делать.
— Что делать? В смысле?
Серега не врубался.
— Стрелялись раньше офицеры. Честь была офицерская замарана. Вот поэтому и стрелялись.
— Сами стреляетесь! — буркнул Серега и отвернулся от нас.
Весь оставшийся путь он не проронил ни слова, только курил. Прикуривал одну сигарету от другой, окурок бросал в дорожную пыль и напряженно всматривался в дорогу.
Наши конвоиры внимательно слушали нашу перебранку и были очень раздосадованы гибелью сослуживцев. Они что-то вполголоса обсуждали между собой, при этом очень выразительно смотрели на Серегу. Водитель, не проронивший за обе поездки ни слова, прислушивался к диалогу земляков и тоже выразительно смотрел на Модаева. В их взглядах не было любви. Только ненависть.
Нелегка ты доля предателя! От нас ушел, и здесь не ко двору пришелся! Был м…ком, м…ком и сдохнешь!
«Гуд бай, Америка!» Господи! Как надоела эта песня!
— Куда едем-то? — Витька был раздосадован, что не удалось ему попрощаться с Аидой. Зная его ершистый характер, я понял, что он нарывается на очередной скандал.
— Военная тайна, — буркнул недовольный Модаев.
— Сережа, ты идиот конченный! — Виктор взорвался. — Армяне, и те знают, где вы дислоцированы, а ты военную тайну корчишь! Тьфу! Бойцов своих тоже прикажешь обучать с завязанными глазами? Тьфу! Идиот!