Дикий фраер
Шрифт:
На подмогу пришел уже изрядно хмельной внутренний голос. За два лимона баксов тебя могли запросто удавить в вонючем подвале, бубнил голос, удавить и замуровать в стене. Ты цел? Невредим? Значит, грех жаловаться на судьбу. Коньячком балуйся, балычок жуй, паштет мажь на белый батон погуще. Не кручинься понапрасну, не вешай буйную головушку, а лучше давай мы с тобой, Константин, на славу отдохнем от трудов неправедных, устроим себе маленький праздник, чтобы жизнь медом показалась! В общем, держи хрен морковкой, Константин.
Был настолько убедителен этот внутренний советчик, хорошенько поддавший коньячку,
Водя перепачканным паштетом пальцем по последней странице «Курганского вестника», он наугад выбрал одно объявление из десятков других, где речь шла о скрашивании досуга одиноким мужчинам, и набрал указанный номер.
Неведомая жрица любви была заказана с 18.00 до шести часов утра, причем Костя азартно поторговался со сладкоголосой диспетчершей, требуя скидку за долгосрочность своих намерений. Сбросили ему сущую мелочь, но и это было каплей бальзама на душу, отравленную ядовитым плевком Лехмана.
Потеряв два миллиона долларов, Костя внезапно сделался очень расчетливым и бережливым. Это был единственный, но несомненный плюс от преподанного жизнью урока.
Глава 2
Свинские забавы
– Тебе хорошо? – спросил пузан у Эльки.
Тяжелый, потный, вонючий, он и не думал заканчивать свое дело, а продолжал усердствовать сверху да еще интересовался, довольна ли она этим.
– О! – простонала Элька, едва сдерживаясь, чтобы не сбросить любопытствующего пузана с кровати на пол. – Ты такой классный… Я от тебя балдею.
– Правда? – Он польщенно засопел в две дырочки, хотя это было нелегко, учитывая обилие волос, торчащих оттуда.
– Конечно. Я прямо задыхаюсь.
Она не врала. Навалившаяся туша весила за сто килограммов, тут поневоле запыхаешься. А неугомонный пузан рад стараться! И хорошо бы продолжал гонять воздух своим пористым носом, похожим на вялую картофелину, а то разинул пасть от избытка чувств! Элька закусила губу, чтобы не скривиться от отвращения. Чеснок, дрянной табак плюс дешевая водка. Джентльменский набор, блин!
Экономил, видать, клиент на продуктах, чтобы сразу с двумя девочками оттянуться в областном центре. Раскошелился на одноместный номер – не люкс, конечно, но зато с холодильником и телевизором. Обзавелся газеткой, выложил 2 500 рублей за три часа «незабываемого времяпровождения в обществе очаровательных юных леди». Теперь это самое времяпровождение шло полным ходом. За скрашивание досуга одинокого мужчины по полштуки причиталось Эльке и ее напарнице Анжеле. Остальное уходило на прокорм «мадамихи» и ее многочисленных мордастых иждивенцев.
Анжеле еще повезло, отработала насосом через резинку и плескалась теперь под душем. А Эльке пришлось отдуваться за двоих. Пузан проклятый никак не желал от нее отвалиться. Или таблеток каких-нибудь наглотался, чтоб хотелось и моглось? – уныло предположила Элька. Если этот половой гигант намеревался за три часа наверстать все упущенное в жизни, то она себе не завидовала. Быстрей бы до душеспасительных бесед дело дошло, думала она, вперив взгляд в незамысловатый светильник, зависший прямо над ее головой. Даже паршивую водку хлестать стаканами была готова
– А так лучше? – не унимался тот.
Он облапил Эльку за тонкие лодыжки и задрал ее ноги к потолку, покряхтывая от натуги.
– Мм-мм, – протянула она, мотая головой по подушке от резкой боли.
Субтильна была Элька, несмотря на примечательный рост – 180 сантиметров. Оттого плохо переносила подобные акробатические трюки.
Пузан победно загоготал и задвигался еще активнее, стремясь вырвать из жертвы побольше оплачиваемых стонов и вздохов. Пришлось Эльке поработать рукой, щекоча и поглаживая то, что хотелось оторвать к едрене фене, превратив хряка в кастрированного борова. И заходила она вся ходуном, торопя события.
В свои 22 года, помимо пятилетнего сынишки Антошки, имела она на своем попечении также немощного отчима и ударившуюся в религию мать, не умеющую или не желающую заботиться о хлебе насущном. Родители проживали на Украине, оба одинаково сильно хотели кушать, а также имели множество других желаний и потребностей. Самых разнообразных. За их удовлетворение отвечала почему-то Элька.
Парализованного после многолетних беспробудных запоев отчима (обширный инсульт, именуемый в народе кондрашкой) приходилось обеспечивать лекарствами и свежей прессой, без которой он, видите ли, чувствовал себя живым трупом. Лучше бы по-настоящему окочурился, раз не способен самостоятельно стоять на ногах и зарабатывать себе на пропитание, привычно пожелала ему Элька, не забыв коротко помолиться об исполнении своей мечты. Она ненавидела этого человека. Все ее детские воспоминания были пропитаны запахом перегара, озвучены пьяным матом, расцвечены мамиными синяками.
Мама? Элька давно не называла ее так, даже в мыслях. Не могла простить мать за то, что однажды та привела домой мужика, превратившего их жизнь в сплошной ад без отпусков и выходных. Чувствуя свою бесконечную вину перед дочерью, мать вроде бы ничего никогда у нее не просила и тем более не требовала. Потупленный взгляд, поджатые губы – вот я какая, доченька, прости меня, дуру старую, если можешь.
Но это было напускное смирение, ханжество святоши, которой мать заделалась, когда снюхалась с мутноглазыми свидетелями Иеговы. И ведь отлично знала, чем занимается родная дочь в далеком Курганске! Тем не менее остерегалась называть Эльку вавилонской блудницей, ибо без ее грязных денег не смогла бы позволить себе даже лишнюю свечечку купить, не то что цветными журналами «Сторожевая башня» всю хату завалить до самого потолка.
Раньше единственной Элькиной отрадой был, конечно, Антошка. Первая трогательная улыбка, первый лепет, первые шаги. Уже ради этого стоило жить, и она жила, тянула свою лямку как проклятая, перла вперед и вперед, не останавливаясь ни перед какими трудностями. Малыш имел все, в чем нуждался, потому что Элька, отказывая себе в модных духах или лишних колготах, покупала ему витамины, одежду, обувь и, конечно же, игрушки, много красивых, ярких игрушек. Все было хорошо, пока Антошка удовлетворялся солдатиками и машинками, но пришло время, когда ему втемяшилась в голову игровая приставка с картриджами, и тогда пришла беда, такая же огромная, как прежняя радость.