Дикое правосудие

Томас Крэйг

– По большей части торговля, инвестиции и тому подобные вещи, – ответил он.

– Но ты по-прежнему просиживаешь задницу вместе со старыми монстрами.

Холодная война представлялась Кауфману чем-то вроде студенческого братства, выглядевшего еще более романтично при рассмотрении через двадцатикратный оптический прицел.

– Ближе всего я подхожу к старым временам, когда мои мальчики из колледжа обнаруживают, что наши старые приятели продают аятоллам партию ракет или танков. Или очередного ученого... – Боб невесело улыбнулся. Перед ним возник новый бокал бурбона, а перед Локом – второй мартини.

– Продают ученого? – переспросил он, чтобы потрафить Кауфману. До него доходили правдоподобные слухи, ходившие в госдепартаменте во время его поездок в Россию. Утечка мозгов шла на юг и на восток, в меньшей степени на запад. Несчастные плохо оплачиваемые специалисты тонкими ручейками утекали за пределы бывшего Союза, но здесь и не пахло оптовой торговлей. Их не отправляли партиями, как танки или токарные станки.

– Эти студенты! Они считают, что наши старые приятели теперь продают мозги всем, кто готов их купить. Люди! Все эти недовольные ядерщики, разработчики биологического оружия и так далее. Знаешь, почему меня иногда охватывает ностальгия по Афганистану, по Европе, даже по Вьетнаму? – бокал Кауфмана снова опустел. – Я возьму еще по одной, Джон, ладно? Тебе, как обычно, сухой мартини?

Лок помедлил, скосив глаза на циферблат часов и прислушиваясь к рокоту десятков разговоров на вечно притягательную тему власти и денег. Последнее выходное платье Хилари, заявление Клинтона в частной беседе, падающий рейтинг популярности президента, обстановка в разрушенной войной Боснии, эти засранцы европейцы... Политика власти и власть политики. Отказаться от предложения Боба Кауфмана сейчас было бы оскорблением. Старый оперативник напоминал ребенка, прижавшегося носом к витрине с самыми замечательными сладостями.

– Спасибо, Боб, хотя я должен следить за временем.

Кауфман заказал выпивку. Случайный разговор о турпоездке быстро потонул в новой волне политических сплетен. Лок чувствовал себя комфортно за этими стенами из слов, в то время как Кауфман ощущал себя лишним.

– Твои мальчики из колледжа несколько преувеличивают. Было несколько исчезновений – с полдюжины, не больше. Русские заинтересованы в том, чтобы держать своих лучших специалистов дома и обеспечивать их всем, что нужно для счастья, – Лок усмехнулся. – Видишь ли, Боб, моя теперешняя работа в госдепе, можно сказать, продолжает старую линию. Я приставлен к изучению русской экономики.

– А таковая существует?

Оба рассмеялись.

– В кого они тебя превратили – в коммивояжера или в страхового агента?

– И в того, и в другого понемножку.

– Некий прекрасный новый мировой порядок, да? Вроде поставок оружия, боснийским мусульманам. Тот древний грек, который командовал двумя тысячами [2] , вряд ли одобрил бы эту тактику. Твое здоровье!

Разговор быстро становился бессвязным, выпадая из окружающей политической болтовни. Время от времени Лок приветственно махал рукой знакомым из госдепартамента и других правительственных служб. Кауфману явно хотелось заручиться его поддержкой, получить какую-нибудь информацию, а возможно, и хорошие рекомендации, однако Лок прекрасно понимал, что госдепартамент вряд ли заинтересуется оперативным сотрудником ЦРУ, находящимся на грани отставки. Тем временем имена великих людей, рассказы об их деяниях и злодеяниях пролетали мимо собеседников, словно бумажные самолетики.

2

Имеется в виду битва при Фермопилах. (Прим. перев.)

Кауфман начинал впадать в слезливую сентиментальность. Вместо «Янки, убирайтесь домой!» на стенах всего мира запестрели сообщения «Шпионы не требуются». Администрация Клинтона с непоколебимой уверенностью втолковывала своим разведчикам, что мир более не является их площадкой для игр, а вся остальная часть планеты – это не 111-й полицейский участок со штаб-квартирой в Лэнгли. Вместо этого штаб-квартира ЦРУ превратилась в галеру работорговцев, чьи трюмы были набиты желчными, разочарованными, обманутыми людьми – в фабрику, производящую ненужную продукцию в неподходящее время.

Внезапно Лок устал от Кауфмана и от ароматов их профессионального прошлого. Ему захотелось как можно скорее встретиться с Бет. Воспоминания о прошлых днях рождения, встреченных вдалеке друг от друга, были уже не такими мучительными. Благодарение небесам, годы их разлуки подошли к концу. Лок помнил собственные никогда не отмечавшиеся дни рождения: хмурые, всегда почему-то снежные дни. Он видел себя самого, стоявшего в пустынном коридоре и глядевшего в окно на занесенную снегом площадку дорогой частной школы. Неотапливаемые спальни, отчаянное бегство в спорт и музыку от надменного, подозрительного безразличия сверстников, чьи родители были живы и здоровы. Он открыл для себя баскетбол, прелесть пения и занятий музыкой... в отличие от Бет, которая в своем уединении тянулась к печатным страницам. Она открыла для себя книги – все книги, любые книги.

Лок улыбнулся про себя. Он всегда подозревал, что ее душещипательные истории об одиноких днях рождения были выдумкой, предназначенной для того, чтобы добиться его симпатии. Она генерировала мощное магнетическое поле, привлекавшее других людей, втягивавшее их в орбиту дружбы и доверия. Она никогда не оказывалась одинока в свой день рождения, как не оказалась и в этот раз.

Он быстро допил свой мартини, заказал еще один бурбон для Кауфмана и обратился к нему.

– Сегодня у моей сестры день рождения, Боб. Я опаздываю, а мне еще нужно купить подарок. Рад был встретиться с тобой, старина...

Последние слова он произносил, уже вдев руки в рукава плаща и отойдя на несколько ярдов от стойки бара. Кауфман наблюдал за ним недоверчивым, яростно-умоляющим взглядом быка, которого ведут на убой. Лок помахал ему, и Кауфман ответил таким же жестом. Выражение его лица немного смягчилось.

Выйдя из бара, Лок стряхнул с себя заразное беспокойство и вселенскую скорбь собеседника. Он не слишком хорошо знал Кауфмана и никогда не был его другом. Они контактировали в Афганистане, в начале восьмидесятых, и с тех пор встречались лишь несколько раз. Кауфман был ветераном вьетнамской кампании, офицером оперативной разведки, все еще жившим в воображаемом мире борьбы блоков и идеологий.

Когда дверь за Локом захлопнулась и холодный воздух улицы повеял ему в лицо, Лок испытал чудесное чувство освобождения и преображения. Он двинулся в освещенный лампами тоннель сумерек, подняв воротник плаща. Сухие листья кучами ржавой жести лежали вдоль тротуара. В воздухе висел резкий запах бензина. Он ускорил шаг, охваченный восторженным, почти детским предвкушением праздника.

* * *

Алексей Воронцов положил телефонную трубку.

– Они послали кого-то в клинику для опознания тела, – сообщил он. – Шоковая реакция кажется неподдельной. Судя по описанию, это действительно Роулс.