Дикое золото
Шрифт:
– Ваше благородие! – рявкнул Зыгало из-за спины Лямпе. – Прикажете за резиновой плеткою сбегать?
– Дурак ты, Зыгало, под стать твоей дурацкой фамилии, – отозвался пристав задумчиво. – Вон и в протоколе давеча накорябал «револьверт». Во-первых, с ошибками, а во-вторых, там был не револьвер, а пистолет, каковой от револьвера по устройству отличается принципиально. И не в том беда, что пишешь ты с ошибками, а в том, что ушлый адвокат за твою описку ухватится и начнет мне дело разваливать… Резиновой плеткой, Зыгало, в уезде мужиков по заднице хлещут. А мы в губернском городе обретаемся, должны соблюдать стиль… Беги за валенком, Мишкин, он в канцелярии под столом валяется, я видел намедни… – и, едва за Мишкиным захлопнулась дверь, повернулся к Лямпе. – Растолковать вам сей сужет? В валенок, изволите ли видеть, насыпается песок и сим нехитрым приспособлением охаживаем клиента со всем нашим старанием,
Лямпе так и бросило вперед от жесточайшего подзатыльника. В голове загудело, из глаз посыпались искры. Уже не владея собой, он попытался вскочить, но Зыгало, положив ему на плечи широкие ладони, прямо-таки припечатал к стулу.
– Ишь, глазами засверкал… – удовлетворенно сказал Мигуля. – Принесет Мишкин валенок, еще похуже будет… Ну что, варяжский гость, колоться будем?
Лямпе понимал, что шутки кончились и пора выкарабкиваться из этой поганой истории.
– Хорошо, – сказал он, все еще морщась от боли в затылке. – Я вижу, у вас тут телефон. Прекрасно. Вызовите номер двадцать девять, жандармское управление, попросите к аппарату полковника Ларионова…
Телеграфная депеша, расшифрованная за неделю до описанных событий.
ШАНТАРСК ЗПТ НАЧАЛЬНИКУ ГУБЕРНСКОГО ЖАНДАРМСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ПОЛКОВНИКУ ЛАРИОНОВУ ТЧК ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ СМЕРТИ СОТРУДНИКА ПОДЧИНЕННОГО МНЕ ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ ЗПТ КОЛЛЕЖСКОГО АСЕССОРА СТРУМИЛИНА ЗПТ В ШАНТАРСК НАПРАВЛЯЕТСЯ РОТМИСТР ОТДЕЛЬНОГО КОРПУСА ЖАНДАРМОВ БЕСТУЖЕВ АЛЕКСЕЙ ВОИНОВИЧ ТЧК РОТМИСТР БЕСТУЖЕВ ПРИ НАЛИЧИИ ТАКОВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ ИМЕЕТ ВСЕ ПОЛНОМОЧИЯ ЗАНИМАТЬСЯ ДРУГИМИ ИЗВЕСТНЫМИ ВАМ ДЕЛАМИ ЗПТ ПРЕБЫВАЯ НА ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ЭТАПЕ ИНКОГНИТО ТЧК РОТМИСТР БЕСТУЖЕВ МОЖЕТ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПАСПОРТАМИ НА ИМЯ ЛЯМПЕ ЛЕОНИДА КАРЛОВИЧА ЛИБО САВЕЛЬЕВА ПАВЛА ЕРЕМЕЕВИЧА ТЧК ПРОСЬБА ОКАЗАТЬ ВСЯЧЕСКОЕ СОДЕЙСТВИЕ И ПОМОЩЬ РОТМИСТРУ БЕСТУЖЕВУ И СОПРОВОЖДАЮЩИМ ЕГО В ПОЕЗДКЕ ФИЛЕРАМ ЛЕТУЧЕГО ОТРЯДА СЕМЕНУ АКИМОВУ И ПАНТЕЛЕЮ ЖАРКОВУ ТЧК ДАННАЯ КОМАНДИРОВКА ПРЕДПРИНИМАЕТСЯ ПО СОГЛАСОВАНИЮ СО ВСЕМИ НАДЛЕЖАЩИМИ ИНСТАНЦИЯМИ ТЧК
Глава девятая
Без маски, среди своих
– Насчет немца Лямпе – это было специально придумано? – спросил полковник Ларионов. – Чтобы был именно немец, а не представитель какой-то другой нации?
– Специально, – устало усмехнулся Бестужев. – Видите ли, Василий Львович, немцу в нашем российском представлении отведен некий определенный набор качеств. Немец педантичен, скопидомист, он формалист до абсурда, как это блестяще описано Лесковым, – но вот в хитрости, в коварстве азиатском немцу у нас отчего-то решительно отказывают. И, что характерно, относятся чуточку свысока: ты, мол, немец-перец-колбаса, и расчетливее нашего брата русака в сто раз, и оборотистее, но вот игры ума от тебя не дождешься… И, право же, те, кто мне готовил эту личину, оказались правы, я проехал чуть ли не всю Россию, встречая именно такое отношение, какое было предсказано…
– Что же вы семужкой-то брезгаете? – радушно укорил полковник. – Сейчас пельмешки подадут, я, знаете ли, чувствуя себя несколько виноватым, вспоминая, что вам пришлось перенести у наших полицейских бурбонов…
– Пустяки, – усмехнулся Бестужев. – Одна-единственная затрещина. Никак не повод для уныния.
Полковник деликатно покашлял, отвел взгляд, словом, он теперь выглядел как воспитанный человек, вынужденный сказать в глаза нечто нелицеприятное:
– Вы уж простите провинциального медведя, Алексей Воинович, но позвольте все же заметить, что от этой затеи с немцем Лямпе и мещанином Савельевым явственно попахивает пинкертоновщиной, этими книжечками в мягких обложках, гимназическим чтивом…
– Вполне возможно, – со вздохом признался Бестужев. – Но вы, Василий Львович, не учитываете подчиненности моего положения. Это вы здесь – царь и бог, между нами говоря. А офицерам вроде меня в столицах приходится поступать согласно приказам начальства.
– Да какой уж царь…
– Ну, не скромничайте. Вы все-таки начальствуете над губернским управлением, ваше начальство далеко… Генерал велел действовать поначалу инкогнито, оставалось щелкнуть каблуками и, преданно поедая глазами начальство, заверить в скрупулезном выполнении инструкций оного… Позавидуешь вам, господин полковник…
– А вы не завидуйте, – усмехнулся полковник. – Скажу вам по секрету, Алексей Воинович, полковник – самый глупый чин. Да-да, вот именно. Потому что каждый полковник с некоторых пор начинает задаваться вопросом: станет он когда-нибудь генералом или так и уйдет в отставку полковником? В других воинских чинах это
– Ну, когда то будет…
– Не скромничайте, – сказал полковник. – Мы здесь, во глубине сибирских руд, как ни странно, наслышаны об успехах столичных коллег. Ну как же, ротмистр Бестужев. Первый сотрудник охранного отделения, коему удалось проникнуть в заграничную школу бомбистов… Да-с, наслышан и о ваших подвигах во Львове, и о досрочном производстве, и о крестике…
– Работа как работа, – пожал плечами Бестужев.
– Ну, не скромничайте, хвастаться заслугами – глупо, но и вовсе их замалчивать – тоже несвойственно норме… Еще рюмку?
– С удовольствием, – сказал Бестужев.
Все переменилось за какой-то час – немец Лямпе, как и мещанин Савельев, канули в небытие, он сидел сейчас в отдельном кабинете ресторана при «Старой России», уже в старательно отглаженном железнодорожными жандармами летнем кителе, извлеченном из багажа, и полковник Ларионов старательно его потчевал. Вряд ли из одного почтения к столичному гостю – видно было, что полковник, как это частенько случается с пожилыми людьми, всем прочим радостям жизни предпочитает чревоугодие.
Официант внес исходящую паром супницу, серебряным половником принялся ловко разливать в глубокие тарелки бульон с крохотными пельменями.
– Это, извольте видеть, из рябчика, – сказал полковник, вовремя подметив легкое изумление Бестужева малыми размерами яства. – Их специально такими ма-ахонькими лепят.
Из вежливости Бестужев сказал:
– Неловко, право, что вам приходится столь тратиться…
– Вы о рябчиках? Ох, – полковник фыркнул с детской непосредственностью. – Алексей Воинович, это у вас в столицах рябчик – дорог, а у нас сия птичка летает во множестве, быть может, как-нибудь выберетесь к нам осенью, вот и свозим вас на охоту… А? Чем не идея? Зимой? Берлогу медвежью присмотрим…
– А в медвежью шкуру никого зашивать не будете? – усмехнулся Бестужев.
– Господи, и до столиц эта история дошла?
– В самых общих чертах. Не расскажете ли?
– Ох! – полковник махнул рукой с нарочитой досадой, но глаза смеялись. – Ославили на весь свет, право… Прибыл к нам с визитом некий сенатор, второго класса чин, принятый при высочайшем дворе, и прочая, и прочая. Аккурат перед прибытием посредством синей ленты собрал на груди чуть ли не всех святых… [13] И вот загорелось ему непременно ухлопать Топтыгина. Одна беда, доложу я вам: из государственного мужа давно уж песок сыпался, поднять самое легонькое ружьишко еще способен, но вот попасть в цель из оного – задача непосильная. Ну-с, мы, сибиряки, люди с фантазией. Есть при губернаторе чиновник особых поручений, молод, однако хват, каких поискать. Этот вьюнош и подал дельный совет: зашить в медвежью шкуру человеческого индивидуума. Патроны господину сенатору, естественно, вложить холостые. А шкуру бы потом представили доподлинную… Сказано – сделано. Упаковали в шкуру полицейского урядника, человека проверенного, два дня с ним роль репетировали: как выскочит, как рявкнет, как живописно после меткого выстрела упадет… И вот – охота. Бабахает его высокопревосходительство в белый свет, как в копеечку, – но «Топтыгин», сами понимаете, все равно весьма натуралистично подыхает. Рукоплескания, восхищение всеобщее… и вот тут-то становой пристав, дубина, в тонкости разыгранного спектакля не посвященный, решает к высокому гостю подольститься. Цапает свой наган, орет: «Да он еще корячится!» – и всаживает пулю в нашего «мишку». «Мишка», естественно, от такой неожиданности взмётывается на дыбы и дурным голосом орет на пристава: «Убьешь, мать твою! Что делаешь, дуролом?!» Последовавшая сцена достойна пера Шекспира – кто прочь бежит, кто крестится, переполох, гам, столпотворение… Хорошо еще, урядник получил лишь легкое ранение в мякоть левой ноги. Пришлось потом бедняге выхлопотать медаль шейную «За усердие» на Аннинской ленте, деньгами наградить… Самое трудное было подыскать убедительное объяснение – его высокопревосходительство в момент столь опрометчивого выстрела стоял в двух шагах от «добычи» и настаивал, что прекрасно слышал и видел, как мертвый медведь вдруг вскочил, да еще орал самым что ни на есть человечьим басом. Справились и с этим. Учли характер и пристрастия объекта. Его высокопревосходительство – мистик известный, ни одного спиритического сеанса не пропускает, французские оккультные журнальчики выписывает, ныне, насколько мне известно, замечен среди почитателей Распутина…
13
Т. е. получил высший орден Андрея Первозванного, что по тогдашним правилам делало награжденного одновременно и кавалером высших степеней орденов Анны и Станислава, а также Белого Орла и Александра Невского (степеней не имевших).