Дима, Тима и так далее...
Шрифт:
— Ну, это ты чересчур. Пять минут назад говорили о совести…
— А если авиапочтой?!
— С этажа на этаж по воздуху переправлять? А где совершать посадку? Остановись, Тимка!
Останавливаться Тиме всегда было труднее, чем разбегаться. Все же он подчинился:
— Ладно… Для начала просто опустим в ящик. Сочиним и опустим… Прямо на этой неделе!
Планы свои он осуществлял без промедления.
— Тогда пошли по домам, — согласился Дима. — К тебе как обращаться: «уважаемый» или «дорогой»?
— Пиши: «дорогой и уважаемый».
— Хорошо
— А кто к себе относится плохо?
Дима осуждающе покачал головой:
— Я, например, нахожу в себе недочеты.
— А я в тебе — нет!
Тима действительно любил друга.
2
Казалось, что характеры у Димы и Тимы были совершенно разные и что они, как не раз подчеркивала учительница физики, «притягивались, согласно закону о притяжении разноименных зарядов».
Димин папа решительно выступал против такой точки зрения:
— Кто сказал, что характер и темперамент — это одно и тоже? Темпераменты у вас, к счастью, не похожие, но характеры…
Димины родители были врачами-терапевтами. И считали, что бурное проявление чувств отрицательно влияет на нервы, а что нервы влияют вообще на все. Поэтому они воспитывали сына человеком, «не теряющим равновесия».
— Но равновесие и равнодушие — тоже разные вещи, — доказывал Димин папа. И мама с ним соглашалась.
Они ценили дружбу Димы с Тимой и уверяли, что, если бы характеры были разными, их союз бы давно развалился.
— В дружбе, — говорил Димин папа, который не прочь был пофилософствовать, — действуют не законы физики, а законы человеческого общения. И тут притягиваются как раз одноименные воззрения и характеры.
В самом деле Дима и Тима на многое реагировали одинаково. Они не пробегали мимо людских слез… Они не могли спокойно видеть одиноких собак — и сразу начинали превращать их из бездомных в домашних. В результате вместо школьного «живого уголка» постепенно образовались две «живые комнаты», переполненные визгом и лаем. И еще кое-что объединяло друзей! Ну например, имена и отчества их родителей. Нет, они были разными. Но вместе с тем… Диминого папу звали Петром Петровичем, его маму — Александрой Александровной, а Тиминого папу — Михаилом Михайловичем. Это редкое совпадение друзья не хотели считать случайным! И лишь Тимина мама нарушала гармонию, как бы выбиваясь из ряда: она звалась Антониной Семеновной.
— Была бы она у нас Василисой Васильевной! — посетовал Тима.
— И что тогда? — спросил Дима. — О наших семьях рассказали бы в передаче «Очевидное — невероятное»?
Дима обрывал полет Тиминой фантазии, если она начинала сбиваться с верного курса.
Димин и Тимин дом назывался «домом медицинских работников». Поэтому естественно было, что над ними и под ними проживали хирурги и детские врачи, окулисты, лечившие глаза, и отоларингологи, лечившие горло, носы и уши…
— Мы неплохо устроились: можно обследовать весь организм, не выходя из подъезда, — шутил Димин папа.
А в однокомнатной квартире, рядом
Никто при этом почему-то не вспоминал Прасковью Ильиничну. А она, чтобы у сына было все, как в нормальных семьях, поспевала дежурить в двух больницах, несла там дневные и ночные вахты. Она спасала больных, облегчала их участь, но целью всей ее жизни был сын. И он же стал наградой за ее труды и бессонные вахты: институт и аспирантуру окончил с таким блеском, диссертацию защитил так триумфально, что отсветы этого триумфа и блеска озаряли весь девятый этаж. Когда кто-нибудь поднимался на этот этаж в лифте, спутники по кабине, нажимая на кнопку, говорили: «Вам на девятый, где Трушкин живет?»
А потом Трушкин уехал в другой город ректором института. Димин папа объяснил, что должность ректора все равно что должность директора в солидном учреждении. И даже еще важнее, потому что соединяет в себе административное руководство с научным.
Тимина мама, обладавшая характером едким, придирчивым, сказала Диминой маме:
— А что же Прасковью-то Ильиничну здесь оставил?
— Он ее заберет! — с уверенностью заявила Александра Александровна, стремившаяся прежде всего отыскивать в человеке его достоинства.
— Женится, детей заведет — тогда уж, конечно, вызовет. Как няньку вызовет. А надо бы вызвать мать! — обрезала Тимина мама. Она была хирургом — и «резать» входило в ее обязанности.
— Зачем же вы так? Я знаю Валерика с шестилетнего возраста! — мягкими терапевтическими средствами защищала Трушкина Александра Александровна: на ее характер профессия тоже накладывала свой отпечаток.
— В детстве-то все дорожат матерями. Потому что они нужны. Своими интересами фактически дорожат! А вот после, потом… все проверяется.
— Валерик выдержит проверку, — не уступила Александра Александровна.
— Что ж, посмотрим!
Тимина мама прикусила нижнюю губу, как бы делая зарубку на память.
Наблюдательный Тима стал замечать, что Прасковья Ильинична то и дело спускается с ключиком вниз, к своему почтовому ящику. Хотя почту доставляли лишь утром и вечером.
— Что это она?! — возбужденно спросил он у Димы.
— Писем от сына ждет. Обычная история! — ответил тот.
Через несколько дней сам Дима, не теряя равновесия полностью, но все же чуть-чуть выходя из него, сообщил родителям: