Диссиденты, неформалы и свобода в СССР
Шрифт:
Идеологическое обоснование почвенничества и государственничества вело к выделению в национал–патриотическом движении «красного» (просоветского) и «белого» (антикоммунистического) патриотизма.
Н. Митрохин пытается оспорить устоявшееся с подачи Р. Медведева разделение на коммунистов–ортодоксов (в нашей терминологии – охранителей) и почвенников–националистов: «истинные «ортодоксальные марксисты», или, скорее, интерпретаторы «Краткого курса истории ВКП(б)», были представлены в советской литературе в незначительном меньшинстве и являли собой крайне левый фланг антилиберальной коалиции» [363] . Н. Митрохин, вообще склонный к преувеличению масштабов движения русских националистов в 60–е гг., считает, что уже в начале 60–х гг. они «играли ведущую роль» в консервативной коалиции [364] . Но в реальности
363
Митрохин Н. Русская партия. Движение русских националистов в СССР 1953–1985. М., 2003. С.159.
364
Там же. С.161.
365
Лакшин В.Я. Указ. соч. С.96.
Не охранители были крайне левым флагом антилиберального лагеря, а национал–патриоты постепенно выделились из охранительного лагеря и только в конце 60–х гг. приобрели самостоятельность. Родившись из охранительной среды (как либерализм из прогрессистской), почвенники обладали принципиальными отличиями от ортодоксов. Для них дореволюционная Россия была столь же ценна, как и Советский Союз, а для некоторых – и ценнее Советского Союза. Охранители стояли на страже ленинизма, считая Сталина продолжателем дела Ленина. Для «красных патриотов» Ленин и Сталин – продолжатели дела русских царей. Между охранителями и национал–патриотами долго сохранялась «пуповина», компромиссные и переходные взгляды (это явление заметно и сейчас), но все же речь идет о коалиции, а не единстве. В 60–е гг. в этой коалиции лидировали охранители, и только в 70–е гг. национал–патриоты, причем именно просоветские, «красные».
Это привело к сложной перегруппировке, когда на сторону национал–патриотов перешли и некоторые бывшие прогрессисты из лагеря деревенщиков, усилив почвенническое крыло коалиции – теперь уже национал–патриотической.
Между охранителями и почвенниками нарастали противоречия. Сложное отношение у национал–патриотов было и к идеям А. Солженицына, который в 70–е гг. стал им куда ближе, но как враг советского государства, был абсолютно неприемлем для охранителей [366] .
366
Союзник А. Солженицына И. Шафаревич попытался линейную систему координат «западничество–почвенничество» (марксизм здесь включается в западничество): ”можно указать на два течения, наиболее явно расходящихся в своих принципиальных установках… Одно исходит из того, что все общества развиваются по одним и тем же закономерностям, что на этом едином пути Запад обогнал Россию и Советский Союз, и поэтому единственный здоровый путь — это развитие по западному образцу. На такой точке зрения сходятся как те, кто «западный образец» понимает в духе парламентской демократии, так и те, кто исходит из другой идеологии западного происхождения — марксизма. До революции подобная точка зрения тоже существовала, и ее последователи назывались «западниками».
Другие основываются на том убеждении, что каждый народ индивидуален, именно эта индивидуальность должна определять его жизненный путь, только благодаря ей народ и ценен для всего человечества. Поэтому они считают, что направление развития нашей страны должно органически определяться ее предшествующей историей, что разрыв в исторической традиции может быть смертелен для нации и должен быть всеми силами преодолен. Для большинства представителей этого течения основополагающую роль играют взгляды Достоевского на русскую историю. Достоевский сам называл себя «почвенником». Мне кажется, что такой термин хорошо характеризует все это течение» (Шафаревич И.Р. Сочинения. М., 1994. Т.2. С.41.). Однако очевидно, что расстановка идейный сил в СССР была более сложной.
После идеологической катастрофы, происшедшей с отечественной социально–политической мыслью в 30–е гг., когда ее спектр был сжат почти до точки, мыслители соотносили свои взгляды с «золотым веком» идейной жизни XIX – первой четверти XX вв. Поскольку спектр современных идеологий сформировался именно тогда, и до 60–х гг. к нему не было добавлено каких–то качественно новых ветвей, такое повторение пройденного было разумно.
Идейный спектр, характерный для ХХ столетия, основан на пересечении двух ценностных координат: «коллективизм–индивидуализм» и «самоорганизация–авторитарность». Соответственно, в зависимости от того, какая ценность преобладает, от близости к той или иной «оси координат» идеи группируются в восьми основных секторах:
1. Коммунизм;
2. Демократический социализм;
3. Анархизм.
4. Социал–либерализм;
5. Либерализм;
6. Консерватизм;
7. Национал–этатизм;
8. Социал–патриотизм.
Советские идейные коалиции накладывались на эти сектора, но не совпадали с ними.
1. Охранители–ортодоксы, официоз развивался от классического коммунизма в сторону социал–патриотизма.
2. Прогрессисты (реформисты) двигались от классического коммунизма в сторону демократического социализма и социал–либерализма (социал–демократии).
3. Из лагеря реформистов выделились «демократы» (демократические социалисты и социал–демократы) и собственно либералы (отдельные участники этих течений тяготели к анархизму).
4. Часть бывших прогрессистов эволюционировала к консерватизму (Солженицын и в более умеренной форме – «деревенщики»)
5. Из охранительства развилась национал–патриотическая коалиция, которая включала социал–патриотов («красных патриотов») и консерваторов («почвенников», в случае антикоммунистической позиции – «белых патриотов»).
Помимо спектра идей у инакомыслящих сформировался и спектр отношения к действию, направленному на перемены. Вот лишь некоторые выдвигавшиеся тогда позиции в пересказе В. Буковского:
« — Служить надо России, коммунисты когда–нибудь сами собой исчезнут…
— Россия — страна рабов. Никогда у русских не было демократии и не будет. Они к ней не способны — нечего и пытаться. С нашим народом иначе нельзя!…
— Надо спокойно делать карьеру, проникнуть наверх и оттуда пытаться что–то изменить — снизу ничего не сделаешь.
— Надо войти в доверие к советникам вождей, воспитывать их и поучать в тишине — только так можно повлиять на государственный курс» [367] . Каждое из этих мнений частично оправдалось. Одни сделали карьеру и сумели «спустить с тормоза» механизм реформ. Им советовали другие. В соответствии с предупреждением третьих, авторитарные традиции в России оказались весьма велики, и демократические преобразования шли неровно и тяжело. Но, как и предсказывали четвертые, коммунистический режим «исчез». Но все же демократический потенциал народа оказался существенным фактором перемен, и во время Перестройки реформы сверху переплелись с мощным движением снизу. Так что каждая из сторон в этом споре имела достаточное количество аргументов, чтобы продолжать дискуссию до сих пор.
367
Буковский В. Указ. соч. С.59–60.
Если эпоха оправдывается культурой, то Советскому Союзу есть что предъявить на суде истории. 50–70–е гг. – это время культурного расцвета.
И на вершине культурной пирамиды СССР непревзойденной пока вершиной высится советский кинематограф. Официальная пропаганда, обрезав цитату из Ленина, повторяла: «Важнейшим из искусств для нас является кино». И это было верно – кинематограф в наибольшей степени соответствовал эпохе развитого индустриального общества. Именно эта эпоха позволяет создать настоящую фабрику искусства, реализовать мечту творцов XIX века о синтезе изобразительного искусства, театра и музыки в многогранную иллюзию. Эта иллюзия захватила массы, а не только элиту. Масштабное кино нельзя было сделать в кустарных условиях, в собственном кабинете. Государство торжествовало – оно могло «заказывать музыку» в важнейшем из искусств. Неконтролируемое творчество могло сохраняться в литературе, просачиваясь через самиздат, на полотне художника, демонстрировавшегося на квартирах. Но кино – зона государственного контроля…
Ничуть не бывало. Правило «кто платит, тот заказывает музыку» могло действовать на фабрике грез, где все четко подчиняются хозяину и менеджеру, но в советском обществе тоталитарное управление сменилось системой многосторонних согласований. И кино не стало исключением. Чтобы фильм был интересным, востребованным зрителем, чтобы он окупился и выполнял миссию мобилизации, необходимо было достичь баланса интересов творцов и организаторов, интеллигенции и государства.
Сегодня процесс создания гениальных советских фильмов изображается как хождение режиссеров и актеров по мукам цензуры. Но вот в 90–е гг. творцов освободили от государственного гнета, и мы увидели, кто что стоит без сдержек и противовесов Системы, без ее повышенных требований к художнику. Сравните фильмы Э. Рязанова или Л. Гайдая до и после 1991 года. О состоянии киноискусства начала XXI века и не говорю…