Дитя любви
Шрифт:
Я была очень рада, что Ли пытается включить Кристабель в наш семейный круг. Она напоминала мне ребенка, пробующего воду пальчиком, — и хочется прыгнуть туда, и боязно.
Я окинула Ли и Эдвина с головы до ног оценивающим взглядом: фетровые шляпы с роскошными перьями, свешивающимися набок, искусно шитые мундиры, панталоны по колено, сияющие сапоги, по левую руку — мечи.
— Красавцы! — сказала я, — Но мы знаем, что вас только мундиры и красят, не так ли, Кристабель?
Она улыбнулась и расцвела: значит, нам удалось немного рассеять ее скованность.
— Итак, — сказала я, — мы должны быстро помыться и переодеться! Ужин остынет, а вы знаете, как это не нравится Салли!
— Приказы? — закричал Ли. —
— Так хорошо снова оказаться здесь, — мягко подтвердил Эдвин.
Тем вечером Кристабель выглядела прелестно! Должно быть, огни свечей придавали ей дополнительный блеск. Мать всегда говорила, что свечи гораздо больше красят женщину, нежели лосьоны или мази. Кроме того, на ней было надето красивое платье: высокий остроконечный лиф с глубоким вырезом открывал взорам ее привлекательные покатые плечи, не скрываемые теперь ни шарфом, ни воротником; одному локону было позволено небрежно выбиться, и теперь он мягко лежал на одном плече; платье было сшито из бледно-лилового шелка, и под ним была серая сатиновая нижняя юбка. В свое время я поинтересовалась, откуда у нее в скудном доме викария могло появиться такое платье, и узнала, что оно досталось ей от Уэстерингов. По ее словам, это была одна из вещей, «отданных нуждающимся», а когда я увидела его при свете дня, то поняла, что оно стало слишком потертым для того, чтобы им могла пользоваться истинная леди. На мне было платье из голубого шелка, и, хотя я раньше думала, что оно весьма очаровательно, перед платьем Кристабель оно просто терялось.
И Эдвин, и Ли сняли свои мундиры, но я сочла, что они и так очень привлекательны в своих коротких камзолах, украшенных по моде лентами. Камзол Эдвина, правда, немного превосходил одеяние Ли, но только потому, что Эдвин более тщательно следил за модой, чем Ли, у которого, как я подозревала, не хватало терпения возиться с кружевами и лентами, пришедшими на смену пуританским платьям.
Карл по поводу их прибытия пребывал в полном восторге, и за столом не умолкало веселье. Слуги тоже радовались, как было всегда, когда мужчины приезжали домой, и я знала, что мать очень расстроится, если не повидает их. Эдвин и Ли без умолку рассказывали о своих приключениях. Они служили во Франции, откуда недавно вернулись, но, что я запомнила из той ночи и что явилось непосредственной прелюдией к событиям, которые вот-вот должны были разразиться, — это разговор о Титусе Оутсе и Папистском заговоре. Это было подобно увертюре, предшествующей в пьесе поднятию занавеса. Время, проведенное с Харриет, наложило на меня определенный отпечаток, и теперь я считала, что весь мир — и в самом деле одни большие подмостки, а мужчины и женщины — лишь актеры да актрисы.
— В Англии появилось какая-то тревога, — сказал Ли. — Такого не было, когда мы уезжали!
— Перемены наступают быстро, — добавил Эдвин, — и когда вы возвращаетесь после некоторого отсутствия, то более явственно ощущаете их, чем люди, которые принимали их понемногу.
— Перемены? — воскликнула я. — Какие перемены?
— Король еще не так стар, — произнес в раздумье Эдвин. — Ему всего лишь пятьдесят.
— Пятьдесят?! — вскричал Карл, — Да он ужасный старик!
Все рассмеялись.
— Так кажется младенцам, мальчик мой, — ответил Ли. — Нет, «старина Роули» еще поживет, он обязан. Жаль, сына у него нет!
— У меня впечатление, что у него их несколько! — сказала Кристабель.
— Увы, зачатых не там, где надо!
— Мне очень жаль королеву, — сказал Эдвин. — Бедная леди!
— Обвинить се в заговоре с целью убить короля было совершенной глупостью! — добавил Ли.
Карл в возбуждении — забыв даже про свой любимый пирог с мясом молодого барашка — подался вперед. Для своих десяти он был слишком умен. Отец всегда хотел, чтобы он побыстрее вырос, что он и сделал: он все понимал — про короля и его любовниц, и про то, где следует рождаться детям, что так оплакивала Салли Нулленс. Она бы хотела продержать его в колыбельке до самой свадьбы.
— Да? — с горящими глазами переспросил он. — Она хотела убить короля? У нее был любовник?
— Ну, что ты! — воскликнул Ли. — Мой дорогой Карл, королева — самая добродетельная леди в Англии, исключая присутствующих здесь дам! — Он поклонился мне и Кристабель. — Титусу Оутсу придется самому повеситься, если он как следует не пошевелится!
— Между тем, — сказала Кристабель, — ему все-таки удалось кое-кого повесить!
— Если б только можно было доказать, что король был женат на Люси Уолтер, тогда следующим в очереди на право носить корону очутился бы Джимми Монмут!
— А он этому подходит? — спросила Кристабель.
— Я думаю, он слегка неуравновешен, — поддержала ее я.
— Да, он увлечен женским обществом, а кто им не увлекается? — Ли одарил нас обеих улыбкой. — Даже сам король отдает вашему полу изрядную дань! Но Карл хитер, умен, проницателен и ловок. Когда он вернулся в Англию после долгого изгнания, он сказал, что больше скитаться не намерен, и я уверен, что в этом он был более серьезен, чем когда-либо в жизни.
— Народ любит его, — сказал Эдвин. — В нем легко узнаваемое очарование Стюартов, и многое прощается тем, кто этим очарованием обладает!
Ли поднял мою руку и поцеловал ее.
— Посмотрим, что простишь мне ты, моя очаровательная кузина, за мое непобедимое очарование!
Мы рассмеялись, и стало невозможным более обсуждать что-нибудь серьезно. Да и откуда нам было знать в тот момент, что политика страны сыграет в нашей жизни такую огромную роль?
Кристабель тем вечером блистала. В подаренном леди Летти платье она действительно была настоящей красавицей. Ей льстило сидеть с нами за одним столом, а я с интересом наблюдала, как под совместными усилиями Ли и Эдвина отступает внутренняя неуверенность — или что бы там ни было — и гаснет тлеющий уголек скрытой обиды. Ей хотелось показать, что она обладает большими познаниями в истории нашей страны, чем я, и поэтому она вновь вернула разговор к политике.
— Возможно, что король разведется со своей женой, женится снова, и у него родится сын? — предположила она.
— Никогда, — ответил Ли.
— Слишком ленив? — спросила Кристабель.
— Слишком добр, — возразил Эдвин. — Вы были представлены ему, мисс Конналт?
По ее губам быстро скользнула горькая усмешка.
— В моем положении, лорд Эверсли?
— Если бы вы когда-нибудь встретились с ним, — продолжал Эдвин, — то сразу бы заметили, какой он терпеливый человек. Сейчас мы свободно говорим о нем, а в правление других королей это могло оказаться очень опасным. Услышь он нас сейчас, он бы, несомненно, присоединился к обсуждению своего характера и даже сам бы обратил наше внимание на свои недостатки, и наше обсуждение лишь развлекло бы его, а не раздразнило. Он слишком умен, чтобы изображать из себя не то, что есть на самом деле. Не так ли?
— Полностью поддерживаю твои слова, — ответил Ли. — Когда-нибудь силу его ума оценят. Он ведет очень хитрую игру, кое-чему мы явились свидетелями во Франции. Король Франции уверен, что водит Карла за нос, а я бы сказал, что, скорее всего, все наоборот. Нет, пока Карл — наш король, мы будет преуспевать, и это касается всей нации. Вот почему мы сожалеем о том, что, имея столько сыновей, рожденных на стороне, чему не следовало бы случаться, и которые, кстати, только и делают, что облегчают казну, — при все этом он не смог произвести на свет ни одного сына, который стал бы наследником, и дать тем самым ответ на наболевший вопрос: «Кто будет следующим?».