Дитя народа
Шрифт:
– Что-о! Да как ты смеешь, салага! Перед тобой целый майор.
– Рад за вас дедушка, что вы ещё целый и к тому же майор.
Муратбаев направился в санчасть, оставив майора, который, видимо, пожелал оставить последнее слово за собой, требовал в след удаляющемуся:
– Лейтенант, отставить! Ко мне! Я вас не пущу в санчасть.
Майор обогнал Муратбаева, перегородил собой вход в медпункт и заявил:
– И не пытайтесь, не пропущу. Так что топай отсюда, чукча.
– Скатов, пропустите лейтенанта, и не мешайте ему работать, – приближался к ним командир батальона подполковник Максимов.
– Товарищ
– Это другой разговор, а сейчас, лейтенант, заходите, и всё, что выясните – доложите лично мне.
– Есть, товарищ подполковник! Разрешите идти?
Как только Муратбаев скрылся за дверью медпункта, подполковник обратился к Скатову:
– А вот теперь, товарищ майор, с вами поговорим. Во-первых, я слышал почти весь ваш разговор. Во-вторых, а при чём в этой истории с побоями лейтенант? К тому же, он не чукча, а казах. Если вы об этом не знали – это одно, а если знали, но сказали с нехорошим умыслом – это хуже. Как офицер-фронтовик скажу вам напрямую: с вами я в разведку не пошёл бы. Конечно, было в вашем разговоре с лейтенантом и то, где был не прав Муратбаев. Об этом я с ним строго поговорю. Но спровоцировали это вы, майор. Не хочу, чтобы он одинаково плохо думал обо всех старших офицерах. Полагаю, что надо наказывать хулиганов, а не тех, кто прилагает усилия в их воспитании. А по вашей теории выходит, что надо всю милицию посадить в тюрьмы за то, что среди населения совершаются преступления и хулиганства. И пусть тогда преступность, свободная от контроля со стороны правоохранительных органов, свободно разгуливает. Замечу, что с появлением Муратбаева в роте засветился огонёк воспитательной работы. Вы наговорили лейтенанту такое, что мне стыдно за вас. Так что не в тот адрес вы направили свой гнев.
– Извините, не сдержался.
– Я вас понимаю и прощаю, а вот лейтенант – не знаю. Мы, старшие должны подавать лучший пример, а не младшие нам.
– Я что, должен перед лейтенантом извиняться?
– Иметь честь – значит обязательно поступать честно. Признание своих ошибок не является уроном чести. Это рассматривается, как наличие сильного внутреннего духа на фундаменте чести. Извиняться или не извиняться перед лейтенантом – это ваше дело, товарищ майор.
Рядовой Александр Плохин в одиночестве уныло сидел на кровати и смотрел в окно палаты. На вошедшего лейтенанта Муратбаева нехотя отреагировал принятием положения «Смирно». В больничной одежде он не был похож на солдата. А под глазами у него были хорошо заметны синяки.
– Вольно, рядовой, присаживайтесь, – офицер, сняв головной убор, устроился на свободной табуретке за столом. Ещё раз, внимательно взглянув на солдата, лейтенант продолжил:
– Ну, что случилось? Рассказывайте! С подобными безобразиями надо покончить. Иначе, казарменное хулиганство перерастет в норму и тогда в итоге всё может закончиться более трагично. И в первую очередь для вас и ваших товарищей. Я слушаю вас! – офицер продолжал пристально смотреть на солдата.
Плохин, собравшись с мыслями начал неуверенно:
– А что рассказывать? Ночью пошёл в умывальник, воды попить. Там было темно. Споткнулся и упал. Падая, ударился глазом о стоику. Вот
– А другой глаз сами подбили для симметрии?
– Нет, конечно. Когда стал пить воду, рука, на которую опирался, соскользнула с раковины, и я ударился вторым глазом. Не везёт мне. Честное слово, так и было.
– А кто в это время был рядом?
– Никого!
– Из медпункта никуда! Понятно? Я скоро продолжу разговор с вами.
Муратбаев спешно убыл в казарму. Личный состав роты строился на этаже казармы. Замполит Муратбаев подал команду:
– Первый период службы! В канцелярию роты!
Пятеро молодых солдат понуро, словно провинившиеся, пошли в указанную комнату. К ним быстро подскочили Ягодин и Карпов и стали, поглядывая в сторону лейтенанта, что-то им говорить. Было заметно по лицам, виновным в ночном происшествии, что они быстро говорили молодым солдатам, что-то угрожающее. Муратбаев немедля приказал:
– Рядовые Карпов, Ягодин, ко мне!
Те быстро выполнили команду начальника и доложили о прибытии. Лейтенант решил отложить на потом беседу с двоими нарушителями дисциплины строя. А потому дал им команду:
– Встать в строй!
В канцелярии роты молодые солдаты стояли перед командиром. Петров поздоровался с вошедшим в кабинет заместителем и сразу же высказался:
– Комиссар, видел, этих темнил, а особенно их лица? Синеглазки наши. Молчат как партизаны.
Муратбаев, разглядывая лица солдат, ответил:
– Наверное, им нравится ходить битыми. Ну, добрые молодцы, откуда синяки? Хочу сразу предупредить о том, что нам здесь не надо рассказывать, что вы все упали и от того на ваших лицах дружно выскочили фингалы. Мы слушаем вас. Рассказывайте, рядовой Храпов.
В итоге, ни один из них не рассказал о ночном происшествии. Все пятеро молчали, не проронив ни слова. Видимо, угрозы Карпова и Ягодина действовали гораздо сильнее, нежели убеждения командира и его заместителя.
Солдат вернули в строй роты, а Муратбаев доложил командиру роты план своих последующих действий и убыл в санитарную часть полка.
Войдя в палату, где оставил Плохина, Мурат увидел там его товарища рядового Тимофея Абрамова. Замполит хотел было отправить его обратно в свою палату, пока не разберётся с первым. Но тот с ходу выпалил:
– Товарищ лейтенант, не верьте тому, что Саша рассказывал! Он готов сказать правду. А если хотите, я расскажу?
– А я и так не верю тому, что рассказывал ваш сослуживец.
– Ну, Саня, давай рассказывай, только правду.
– Нет, лучше ты Тима, – возразил, потупившись Плохин.
– Ладно! Разрешите, товарищ лейтенант?
– Вы Абрамов тоже присаживайтесь и говорите.
Тот не заставил себя ждать:
– Я у матери один. Отца нет. У меня от рождения порок сердца. Благодаря заботам матери – выжил. С целью укрепления мышц сердца немного и по плану нагрузок занимался спортом. Каждый мужчина должен пройти армейскую службу, а потому решил отслужить в армии. На медкомиссии скрыл свой порок. Мать, боясь за меня из-за болезни, хотела отстранить от службы. Но как бы я потом смотрел в глаза друзьям и девчонкам? Мать у меня умная и строгая. Нет, в ней больше не строгости, а доброты и внимательности. Она поняла меня.
Конец ознакомительного фрагмента.