Дитя океана. Дилогия
Шрифт:
Подошла служанка в засаленном платье. Бухнула на стол блюдо с жареными перепелами. Следом за ней — еще одна. Зазывно улыбаясь молодому барду, она поставила кружки с сидром и нагнулась так низко, что полная грудь едва не выпала из корсета на стол. Амсель покосился на заманчивые округлости и неохотно перевел взгляд на собеседника:
— И что дальше-то?
Недовольно скривившись, служанка сняла со стола свои прелести и вернулась на кухню. Зато троица рыбаков, не утерпев, подобралась ближе. Прихватив свою выпивку и закуску, рыбаки разместились за одним столом с рассказчиком и теперь с любопытством внимали
— А что, — продолжал Иммерли, прихлебывая сидр, — обернулся серка человеческим ребенком, девчонкой лет пяти. Волосики пышные, каштановые, а глаза огромные, в пол лица, и карие, как у олененка. Понял мой приятель, что никакой это не серка, а самая настоящая шелка! Да еще чуть живая. Видно, сильно побило ее об скалы.
— И что он сделал? Отнес ее в префектуру?
— Нет, — Джос Иммерли покачал головой, отправляя в рот новую порцию сидра. Потом неловко сдвинул в кучу пустые кружки и продолжил: — Домой забрал. Подлечить хотел да назад в море выпустить. А жена как увидела, чуть с ума не сошла от радости. Порченая она у него была, все детишки мертвыми рождались. За тринадцать лет так ни одного и не нажили. Стала она над девчонкой той ворковать, будто мать родная. А когда шелка в себя пришла, оказалось, что она ни словечка по-нашему не понимает. Лепечет что-то по-своему и ничего сказать не может: ни имени своего, ни кто она, ни откуда.
— Ну! А потом?
— А что потом, — сокрушенно вздохнул Иммерли, подтягивая к себе очередную кружку, наполненную до краев. — Не смог мой приятель супротив своей бабы пойти. Уж очень она просила оставить девчонку. А на тот час ярмарка у нас в Брингвурде была, да заезжий колдун выступал, фокусы показывал, на судьбу гадал. Вот к нему приятель мой и пошел. Посоветоваться хотел, что да как. А тот кости раскинул, в шар свой посмотрел и говорит: "Жене твоей смерть пришла, заберешь девчонку — помрет супруга, а оставишь — проживет столько же, сколько уже с тобой прожила." То бишь тринадцать лет.
— И он оставил? — ахнула девушка, которая теперь вместе со своим кавалером тоже пересела поближе к рассказчику.
— Оставил. Продал лошадь с телегой и купил у колдуна бусы заговоренные, из красных кораллов. Ни снять их нельзя, ни порвать, а если на кого из морского народа одеть, то тот забудет имя свое и не сможет в море уйти.
— Вообще-то это запрещено законом, — глубокомысленно изрек молодой человек со студенческой ленточкой на плече. — Ваш приятель должен был сдать шелку в префектуру. Мы сейчас как раз проходим этот момент на кафедре Расологии.
— А то не знаю, — хмыкнул Иммерли. — Но я ж говорю, пожалел. Душой прирос к этому существу, за родное дитя считать начал. А префекту что, отправит к магам на изучение — и поминай как звали.
— Очень неосмотрительно с его стороны! — покачал головой студент.
— Зато как романтично! — возразила блондинка.
— И каков же конец? — поинтересовался Амсель. — Жена вашего приятеля жива осталась?
— Все как колдун сказал. Почитай, тринадцать годков прожила и преставилась, сердешная.
— А шелка?
— А что ей будет? Живет себе в людской подобе и знать не знает, что она не человек. Только слышал я, что обычай у них есть один. Будто бы в день восемнадцатилетия просыпается у них дар необычный. И что делать с этим не знаю.
— Есть такие легенды, —
— Нет, сейчас чтоб магичить, лицензию брать надо, — покачал головой студент. — Но ее просто так не дают. Экзамен по профилю сдать надо, а до этого шесть лет учиться. Это при прежнем короле разрешалось, а теперь все маги подсчитаны и пронумерованы. Практикующий без лицензии маг приравнивается к мошенникам и аферистам. Может и в тюрьму загреметь. Ну а если это и в самом деле шелка — заберут в магистрат и сдадут на опыты. Вы же знаете, еще прадед нашего короля принял закон об иерархии рас.
— Милостивые тирны, не обращайте внимания! — засуетился трактирщик, видя, что маг-дознаватель внимательно прислушивается к разговору. — Это просто несчастный старик, мелет всякую ерунду. У него недавно жена умерла, вот он от горя и помешался. Сам не знает, что несет.
— Это ты не знаешь, что несешь, — тирн Иммерли в гневе стукнул по столу кулаком. — А я говорю правду, как есть!
Он резким движением отодвинулся от стола, вместе со стулом, и встал. С трудом удерживаясь на негнущихся ногах, достал костыли, прислоненные к стене, перехватил их поудобнее и сказал:
— Вы, милостивые тирны, оставайтесь здесь. А мне идти надо. Меня моя Ниалинн ждет. Волнуется, — и светлая улыбка раздвинула его сухие губы.
— Какая романтическая история! — прошептала девушка, глядя в след старику, который, пошатываясь, шел к дверям.
— Да, занятная сказка, — согласился с ней ее кавалер.
— А может и не сказка, — задумчиво произнес Амсель, тихонько перебирая струны. — Мы изгнали фейри из Гленнимора, но многие из них до сих пор таятся в лесах и озерах.
— Точно! — добавил один из рыбаков. — Мне еще дед рассказывал, как он ставил ловушки на морской народ. Рыбаки приручали эти создания, чтобы те приносили им удачу и гнали в сети рыбий косяк.
— Были и такие, что пускались вплавь на острова, где шелки устраивали лежбища, и воровали их шкурки, — добавил тот, что с золотыми зубами. — Говорят, этот мех ценился дороже золота. Но эти существа не такие уж безобидные. Могут запутать и порвать невод или днище барка повредить. А поют так, что заслушаешься, только в их песнях ни слова не понять.
— Так на дивном языке поют, — усмехнулся бард.
Никто из них не обратил внимания, как странный посетитель, сидевший в своем углу в гордом одиночестве, вдруг молчаливой тенью скользнул к выходу за старым рыбаком. Лишь тирн Дево поспешно прошептал заговор от сглаза и украдкой поцеловал спрятанный за пазухой амулет.
***
Джос Иммерли нетвердой походкой приблизился к своей пегой лошадке и ласково потрепал ее за холку. Лошадка всхрапнула и недовольно перебрала ногами.
— Да едем уже, едем, — проворчал старик, заваливаясь на облучок.
В его телеге, переложенные сеном, валялись пустые корзины, пахнущие рыбой. В кошельке бренчали серебро и медь. А дома его ждала красавица-дочь: с роскошной каштановой косой, глубокими карими глазами и ниткой коралловых бус на тонкой алебастровой шейке.