Диверсант
Шрифт:
Едва начало светать, Саша, дрожа, поднялся, попрыгал, поприседал, согреваясь. Спустившись ближе к воде, он внимательно осмотрел реку и испытал чувство глубокого разочарования.
Была река шириною метров семьдесят, и хороший стрелок мог попасть в цель на другом берегу даже из пистолета, а уж из винтовки или из автомата по цели на воде — тем более. И — никаких плавсредств в пределах видимости! Спрашивается, и чего он шёл к реке? Эх, сюда бы сейчас моторную лодку, да с ветерком прохватить! Пришлось идти пешком по берегу.
Через час бодрого хода он увидел слева, в полукилометре, нашу
Батарея находилась в боевом положении, все четыре пушки стояли в отрытых орудийных окопах, между станинами лежали тела погибших артиллеристов и валялись стреляные гильзы. Пушки были искорёжены, и везде — следы танковых гусениц. Поодаль стояли два трактора-тягача «Комсомолец», две полуторки. Всё было разбито и сожжено.
Саша попытался представить картину боя. Наши артиллеристы успели отрыть позиции и приготовиться к бою. Немецкие танки двигались с востока и попали под огонь батареи. Скорее всего, немецкая пехота обошла батарею с флангов и посекла артиллеристов из автоматов. А уж потом танки довершили разгром.
В бою пушки всегда ставят позади пехоты. Их задача — уничтожить танки и другую технику врага. А пехотинцы должны бороться с пехотой. Тут же — никаких окопов пехоты перед пушками. Батарею бросили заткнуть дыру на танкоопасном направлении — без пехоты, без поддержки. Вот и полегла вся батарея, и, похоже, бесславно. Ведь ни одного подбитого танка перед батареей не было. Хотя времени прошло после боя много — не один день, и немцы могли утащить танки в свой тыл, на ремонтные заводы.
Саша подошёл к грузовикам, нашёл в кузове галеты и банки с тушёнкой — явно сухой паёк. Он вытряхнул вещи из чьего-то вещмешка и уложил туда продукты. Есть хотелось безмерно, но не здесь же, не на разбитой батарее. Проутюженные вражескими танками тела бойцов, запекшаяся кровь и — особенно — смрадный запах не способствовали аппетиту.
Саша вернулся на берег, открыл консервы, распечатал пачку галет и поел. Зачерпнув пустой банкой воды из реки, напился.
Мысль, которая вдруг осенила его, была до того простой и ясной, что он поразился, почему при виде разбитой батареи она сразу не пришла ему в голову. «Ох и тупица же я! — обругал себя Саша. — Мозги на гражданке жиром заплыли! Ведь на пушках и машинах колёса есть, а в них — камеры. Самое подходящее плавсредство!»
Пришлось ему снова идти на батарею. Ещё удивительно, как местные жители из близлежащих деревень не растащили всё, что уцелело, хоть те же консервы. Или убоялись вида убитых?
В автомашине нашлись инструменты, коими Саша разбортировал колесо и вытащил камеру. Насосом накачал её до звона. Это сейчас автолюбители избаловались, кроме запаски, домкрата и баллонного ключа никаких других инструментов с собой не возят. Многие не знают, как пробитое колесо поменять. Ну да он, Саша — не из таких…
Александр подкатил камеру к берегу, снял вещи и связал их в тугой узел. Бросил камеру в воду, улёгся на неё спиной, а узелок с вещами и вещмешок с консервами на живот положил, где посуше.
Течение подхватило камеру с Сашей и понесло её вниз. Руками он подгребал немного, стараясь не
Несмотря на то что река равнинная, плыть получалось быстрее, чем идти. Приходилось только зорко смотреть на оба берега — не появятся ли немцы?
Часа через три Саша подгрёб к берегу — обогреться. Ноги и пятая точка были в воде, и он замёрз. Вода хоть и тёпленькая — июль всё-таки, но долго находиться в ней было невозможно.
На берегу он съел ещё одну банку тушёнки, вполне неплохой — умели же раньше делать, и, греясь на солнце, размышлял. Что он скажет за линией фронта, выйдя к своим? В правду не поверит никто. Поэтому надо придумать легенду и твёрдо её придерживаться.
Саша вспомнил о красноармейской книжке убитого сержанта. Он достал её, развернул. Бумага неважного качества, фотографии нет, но записи чернилами читаются хорошо, и оттиск печати чёткий.
Итак, Савельев Александр Трофимович. Ты гляди, тёзка! Год рождения — тысяча девятьсот десятый. Немного моложе его сержант был, но при случае сойти может. Сто седьмой стрелковый полк пятьдесят пятой дивизии, Западный особый военный округ.
Саша повторил дважды номер полка и дивизии, а также фамилию и инициалы сержанта. Теперь ему предстояло стать сержантом Савельевым. Хоть какая-то зацепка в этом мире.
Придя к такому решению, Саша сразу почувствовал себя увереннее. Теперь, перейдя линию фронта, он может найти хоть какое-то обоснование своему существованию. А то, что он с оккупированной территории вышел — так в сорок первом, особенно в начале, не он один это делал. Выходили целыми подразделениями. И ему стыдиться нечего: в плен не сдавался, с врагом не сотрудничал. Даже свою лепту в борьбу с ним внёс, пусть и малую пока.
Отдохнув и обогревшись, он продолжил плавание.
Воду Саша никогда не любил. На море был пару раз, плавать умел — по крайней мере, ту же Припять спокойно переплыть мог, но не любил. Однако в жизни ведь приходится делать далеко не всё, что любишь, что тебе по душе.
Так, без приключений и неприятностей сплавлялся он до вечера. Что его удивляло и настораживало даже, так это отсутствие на реке какого-либо движения. Ни лодок с рыбаками, ни воинских катеров… С рыбаками понятно — им не до рыбалки, хотя рыбка свежая — хорошее подспорье к скудному столу. А военные? Для него к лучшему, но вообще — почему немцы не контролируют реку?
Обогревшись на берегу, Александр натянул свою одежду, ещё слегка влажную от брызг и близости воды. Надувную камеру он спрятал в кустах, а сам слегка углубился в лесок. Найдя удобное место, улёгся на сосновую хвою и уснул. И сны снились ему ещё из прошлой, счастливой жизни. Он увидел во сне свою встречу с Антоном, застолье обильное с разносолами, беседу по душам с другом.
Проснулся Саша бодрым, с хорошим настроением. Вокруг щебетали птицы — в этом месте войны не было.
Он позавтракал тушёнкой с галетами, выпил водички. Полежал немного, прикидывая, какое расстояние он покрыл за вчерашний день. Получалось — километров сорок. Ежели бы он шёл пешком, ноги утром были бы чугунными. А вплавь — бодрость с утра, и усталости никакой.