Дивертисмент

Кортасар Хулио

Она дожевала свою чертову ветчину, а я внимательно и терпеливо выслушал всю ее болтовню. Нет, мне не то чтобы было скучно, просто все, о чем она говорила, каждая ее «свежая» мысль – все это было уже основательно пережевано мной, начиная с того спиритического вечера. Подчас даже надоедает наблюдать одно и то же: то, как подсознательное объясняет куда более сложные ситуации, чем объективная наука, как логическое мышление сдается и отступает перед самыми первобытными инстинктами, уступая место капризу чистой поэзии, тому, что исконно принадлежит нам – иррациональному мышлению и мотивированным им действиям. Марта все говорила и говорила, придавая осязаемую форму моим беспорядочным размышлениям, и вскоре лишь тайный резерв моей личной независимости

удерживал меня от того, чтобы признаться, что я давно согласен принять участие в деле, о коем она говорила.

Мы решили (вооружившись путеводителем Певзера) обследовать наиболее вероятные, по мнению Марты, районы. Я поинтересовался, верит ли она в гадание на картах, – имея в виду топографию. Марта тотчас попыталась сориентироваться между разными секторами Буэнос-Айреса при помощи какого-нибудь внутреннего голоса. Пока я одевался и писал записку для прислуги, мы разработали план, достойный времен моего бойскаутства. Флоресту мы вычеркнули сразу – слишком слабо было предчувствие Марты по поводу этого района – и решили двигаться от меньшего к большему, начав с Вилья-Лугано и Вилья-Селина, чтобы затем сконцентрировать внимание на Кабальито и Девото.

– Поклянись мне всем самым святым для тебя, что ничего не скажешь Ренато, – потребовала Марта.

– Клянусь.

– И поклянись всем тем же, что Хорхе тоже ничего не узнает.

– Клянусь.

136-й автобус высадил нас у того почти не знакомого мне места, где улицы Баррос Пасос и Чилаберт упираются в проспект Генерала Паса. Солнце уже изрядно раскалило асфальт, но я терпеливо ждал, пока Марта выберет или угадает нужный нам маршрут. Во время поездки – почти час от Примера Хунта – мы договорились сосредоточиться на нескольких принципиально важных деталях: булыжная мостовая, насыпь или какой-то склон напротив дома. Сидя по противоположным бортам сто тридцать шестого, мы пытались, насколько это было возможно, разглядеть улицы, которые, которые пересекал наш автобус. Уже ближе к концу поездки, когда позади осталась остановка Вилья Лугано – этот островок зелени посреди стольких серых каменных кубов, – Марта пересела ко мне и, потупив взгляд, призналась, что абсолютно ничего не узнает в этом районе.

– Но ты хотя бы бывала здесь?

– Один раз. Нас с Хорхе как-то занесло сюда лет восемь назад. Здесь все было по-другому, автобус не ходил, и я…

– Ладно, – поспешил я успокоить ее. – Предчувствие есть предчувствие. Раз уж решили – нужно и дальше доверять ему.

По Баррос Пасос мы вышли на проспект Генерала Паса и решили обследовать зону, где насыпи могли бы навести нас на нужный след. Странное дело, но из всей той экскурсии в моей памяти сохранилась только белая лошадь, пьющая воду из какой-то лужи. На мой взгляд, было яснее ясного: судя по виду Вилья-Селины, искать нам здесь было нечего; Марта же упрямо решила обследовать весь район и молча зашагала вперед. В тот момент она была до невозможности похожа на Хорхе, сконцентрировавшегося на очередном своем стихотворении. Она потребовала, чтобы я следовал за нею, по ее приказу мы время от времени разделялись на том или ином углу, чтобы надежнее обследовать очередной квартал, и так продолжалось до полудня, когда, решив, что пора менять место поисков, мы зашли в кафе напротив автобусной остановки – перекусить свиной колбасой с пивом.

– Ешь получше, – сказала мне Марта. – Теперь нам предстоит обойти Лугано. Боюсь, что там мы потеряем весь день.

Нагнувшись над столом, накрытым грязной, в пятнах, скатертью, я спросил Марту, как она себя чувствовала после того вечера в «Живи как умеешь».

– Об этом – ни слова, – отрезала она. – Сам понимаешь, после таких обвинений, да хотя бы даже намеков, нормальному человеку уснуть долго не удается.

– Все эти намеки – полный бред, – не слишком уверенно возразил я.

– Все зависит от того, как воспринимать Эуфемию. Она ведь с нами уже достаточно давно. Инсекто, по крайней мере, ты хоть понимаешь, что

это все не шутка?

– Да уж, конечно, какие тут шутки, – неохотно согласился я. – Но ни к чему воспринимать все, что наговорила Эуфемия, так буквально.

– Ты и в самом деле дурак или просто притворяешься?… Неужели ты не понял, что символы и намеки копились с самого начала? Вспомни, что ответил Факундо.

– Марта, пойми, мы ведь все думали об одном и том же, а когда несколько человек забивают себе головы одинаковой чепухой, вовсе не трудно спроецировать эти коллективные мысли…

– Не пытайся заговаривать мне зубы, – зло перебила меня Марта. – В тот вечер никто из нас ни словом не обмолвился о картине и обо всем, что с ней связано. А Монья и эта, вторая, – они вообще не знали, в чем тут дело. Так что, как видишь, никто никого специально не настраивал. И все равно…

– Но почему тогда ты? Почему именно ты?

(У меня был готов ответ на этот вопрос, но я предпочитал до поры до времени приберегать свой козырь.)

– Я и сама себя об этом постоянно спрашиваю, – призналась Марта. – Для этого не было ни малейшего повода. Сам знаешь, какие отношения у меня и Ренато… Да дело-то, конечно, не в нем и не во мне. Это все Эуфемия, – покорно, словно сдаваясь на милость победителя, сказала она.

– Ты думаешь, что Эуфемия способна на что-то помимо предсказаний? – спросил я. – Допустить, что она способна влиять на тебя, заставлять тебя что-то делать, – значит приписать ей некое активное начало. Да ну, чушь какая-то: получается, что привидение может обладать властью над тобой, живым человеком – с этим я никак согласиться не могу.

Марта глядела на меня глазами Хорхе, впавшего в транс.

– Всякий, кто пророчествует, уже воздействует на то, о чем говорит, – чуть слышно прошептала она.

Гулять по Вилья-Лугано было довольно приятно. Более того, один раз, свернув с Мургиондо на Сомельеру, мы даже чуть было не решили, что нашли нужный нам дом. Перспектива, открывшаяся нам, все больше и больше напоминала искомый пейзаж. Мы ускорили шаг, а потом и вовсе припустили бегом. Мы бежали каждый по своей стороне, на ходу перекрикиваясь друг с другом, к немалому удивлению прохожих. Пробегая мимо какой-то уличной компании, я услышал смех и веселые возгласы: «Ты только посмотри на этого пижона! Нашел, где в пятнашки играть со своей девицей!» А затем – резко, без всякого перехода – разочарование. Мы на всякий случай еще прошли по обеим сторонам Мургиондо – от Де-ла-Риестра до Акино, – разделились, чтобы прочесать соседние кварталы, и вновь встретились на углу, совершенно павшие духом.

– Это полнейший идиотизм, – сказал я, решив первым признаться в одолевающей нас обоих усталости.

Марта молча уставилась в землю и лишь позаимствовала у меня носовой платок, чтобы обмахнуть пыль со своих туфель. Внимательно проанализировав, что ж нас смогло обмануть, я понял: контур и цвет одного старого дома заслонили собой другие составляющие пейзажа – совершенно не похожего на тот, что был нам нужен. Мы освежились «Бильсом», купленным в каком-то магазинчике, и вновь выступили в поход, сжигаемые палящим солнцем. Многочисленные деревья бульваров Лугано некоторое время прикрывали нас своей тенью, но лишь до тех пор, пока очередной военный совет, собравшийся уже в другом магазинчике, не постановил, глядя на карту, что дальнейшее продвижение в этом направлении лишено всякого смысла.

ii

На Кабальито мы потратили три дня. Марта, казалось, сама не знала, где искать, но при этом она и мысли не допускала, чтобы пропустить хоть единую улочку, хоть единый квартал. Наш план мало-помалу покрывался красными крестиками. За всю жизнь я не побывал в стольких угловых магазинчиках и не сидел на стольких скамейках в скверах посреди площадей! Марта категорически отказалась взять такси, она то срывалась с места и бежала через весь квартал, то останавливалась где-нибудь на углу и минуту-другую неподвижно вдыхала воздух, словно принюхиваясь к чему-то.