Длань Одиночества

Дитятин Николай Константинович

Она была Пророком негатива. Человеком. И, прямо сейчас, женщиной. Аркас не мог противиться возбуждению. Колено Максиме поглаживало его, где нужно, а язык уже щекотал кадык и ложбинки ключиц.

— Я еще не смыл с себя грязь, — сказал он виновато.

— Она ничего не значит, — отозвалась Пророк.

Казалось, сливки вокруг них начали испаряться от возбуждения. Поцелуи Максиме, сначала жадные, словно глотки воздуха у человека давно страдающего от удушья, стали теперь страстными, тягучими. Она пальцами гладила его раны, но боль

приносила Аркасу наслаждение живущего. Выждав немного, журналист запустил пальцы между ее бедер.

Максиме сдавленно ахнула и вцепилась белыми зубами в его плечо.

— Это так отличается от твоего обычного имиджа, — отрывисто прошептал журналист. — «Последний маяк стоит в стороне» и все такое прочее. Но мне нравится. Очень.

— М-м-может быть ты единственный, кто видел меня такой здесь, — простонала она, роняя слезы. — Канонов больше нет, так что теперь возможно все-о-о-о…

— Ты плачешь?

— Это от удовольствия. Ты такой настоящий, такой… Материальный. Живой. Продолжай, прошу тебя.

— Хорошо.

Аркас перевернул ее и положил спиной на себя. Максиме выгнула грудь, принимая его. Никас придерживал ее за талию. Слабые стоны стали теперь слишком громкими.

— Зажми мне рот, — взмолилась она. — Или нам не дадут закончить.

Он прижал ладонь к ее губам, чувствуя как они, то целуют, то кусают. Теперь Никас до конца поверил в происходящее. Максиме была настоящая, он чувствовал в ней человека. Пульс и дыхание. Напряжение жизни. Сопротивление ее сознания. И спасительное родство двух особей одного вида в чуждой среде.

Это был не морок. Не иллюзия.

Именно тогда он позволил себе что-то почувствовать к ней.

Они начали откровенно шуметь, шлепки влажной кожи и плеск сливок разносились далеко. Кроме того, Максиме почти кричала сквозь искусанную ладонь. Никас решил замедлиться, но Пророк тут же протестующе надавила ему на рану. Пришлось продолжать в том же темпе, хотя Никас сам готов был зарычать от наслаждения.

Через минуту она кончила, и Аркасу пришлось удерживать ее вздрагивающее тело, чтобы она не свалилась в реку. Потом она перевернулась, и прижалось ухом к груди партнера, слушая биение сердца. Какое-то время они лежали так, крепко обнявшись и тяжело дыша. Потом Максиме скатилась с него и легла на живот.

— Догоняй.

Он навис на дней, упираясь локтями в дно.

Теперь Максиме уже не стеснялась кричать. Им обоим было все равно. Но Солнышко или занималось чем-то другим и не слышало, либо понимало, что лучше не вмешиваться. В конце концов, Пророк, похоже, не торопилась уничтожать его мир.

Когда Аркас был уже на грани, его разум рассеялся от оргазма, и на поверхность вылез Цинизм.

— Ты! — бешено заорал он. — Что ты о себе возомнила, мразь?! Я наполню эту реку твоими кишками!

Из спины вырвались клешни. Неистово и беспощадно они топили Максиме. Женщина, сначала беспомощная от наслаждения, теперь наполнилась силой. Ее эфирная конечность сжала когти, а голос Одиночества засквозил из раны. Максиме сбросила Цинизм, парировала атаки и швырнула его в утес.

— Прости, — каркнул Никас, чувствуя себя последней сволочью.

Пророк с трудом уняла гнев.

— Наши демоны поспорили, — она улыбнулась. — Ты успел?

— По-моему, да. Максиме, я…

Аркас поднял взгляд, но успел заметить только всколыхнувшуюся белизну.

* * *

Он выходил из реки под сильным впечатлением от произошедшего. Некоторое время он стоял на отмели, уставившись прямо перед собой, и ничего не слышал, так перегружено было его восприятие. К нему начали приставать какие-то крылатые андрогины всех цветов радуги, но он отталкивал их. В конце концов, он до крови укусил одного, пытавшегося поцеловать, а второго ударил в живот и они отстали.

— За что ты так с ними? — расстроилось Солнышко.

— Я сыт, — коротко ответил Аркас.

Его окликнули. Котожрица бежала навстречу. Все с ней не было.

— Вот ты где! Я уже обыскалась.

Никас смотрел на нее, все еще витая в облаках. Он наклонился и сорвал немного пастилы с берега. Положил ее в рот: да, тот самый вкус. Неужели она сладкоежка? Неужели она оставила эту страту только поэтому? Аркас слабо улыбнулся.

— С тобой все в порядке?

Как-то вдруг всплыло в памяти, что он стоит перед девушкой в чем мать родила. Никас прикрылся руками, но Котожрица только насмешливо махнула рукой.

— Ненужно. Я часто общалась с Альфой. А он, знаешь ли, не из тех, кто зациклен на приличиях. Кроме того, я уже видела тебя голым, когда обследовала.

— Как интересно, — произнес Никас, подбирая штаны. — И зачем же это?

Он критично оглядел их и понес к реке.

— Из любопытства. Никогда раньше не видела создателя.

Аркас замочил штаны в омутке и придавил их огромным куском халвы, случившимся неподалеку.

— Ну и как?

— Все очень материальное. Плотное. Негибкое. Сопротивляется изменениям. Вам, наверное, очень тяжело живется с такими ограничениями.

Никас запустил пальцы в бороду. Как же она разрослась!

— Мы их не замечаем. Материальное тело на многое способно, поверь. Если его правильно развивать, оно будет творить чудеса не хуже ваших.

Он снова ушел в себя, смакуя прошлое, пока оно не стало далеким. Секс, это, конечно, хорошо и даже здорово. Но я опять не додумался спросить, для чего она все это делает? Человек злонамеренно уничтожает организм Многомирья, плавит его как шоколад с помощью невообразимой мрази. Что ей движет? Неужели только мстительность? Судя по тому, что она рассказывает, она не может быть такой мелочной. И она точно не сумасшедшая. Хоть в глаза я ей успел заглянуть, подумал Никас. Развлекся, сволочь? Вместо того, чтобы посадить ее рядом и поговорить по душам.