Для теплых вечеров
Шрифт:
Темнота взорвалась миллионом кружащихся снежинок.
***
Зима в этом году выдалась ранняя, снежная и по краям тротуаров, словно вражеские редуты поднялись снежные отвалы. Изредка за ними высились горы сваленного снега, раскатанные малышней. Кирюша деловито отряхнул штаны от налипшего катышками снега и кинул взгляд на окружавшие двор фонари.
Хоть небо уже
Дом окружали строгие серо-синие елки и высокая кованая ограда, через которую, впрочем, никому бы и в голову не пришло лезть. Это была больница. Девочка часто стояла у окна, и Кирюша привык смотреть туда каждый раз, проходя мимо. Иногда он кивал или махал рукой, но девочка не отвечала, только смотрела огромными, как у кошки, глазищами. А может, они только казались такими из-за ее худобы и короткого ежика волос.
Кирюша оставил упрямые снежные катышки на штанах и подошел к газону под окошком больницы. Здесь снег был нетронутый, высокий и чистый. Снеговик из него получился отменный, сияющий и большой. «С Новым Годом!» старательно вывел Кирюша палочкой на нетронутом участке снега и бросил взгляд на окно. Кажется, в этот раз она все-таки улыбалась.
***
Мелкие снежные искорки отражались в грустных глазах девочки, множились и дробились калейдоскопом. Они уплывали во тьму и словно растворялись где-то в темнеющем небе. Кружась, они падали над улицами города, над раззолоченными центральными кварталами и уходящими в небо крышами многоэтажек.
Медленно опускаясь, снежинки становились частью чьей-то жизни. Там внизу, на улицах города, люди смеялись и плакали, были равнодушными и воодушевленными, отчаявшимися и полными надежд. Были просто людьми.
А снег шел все гуще и гуще, пока не заполонил весь мир ослепительно-искристым светом.
***
Снегирев испуганно смотрел на замерший мир. Словно кто-то на мгновение нажал на паузу и все, кроме него, послушно застыло. Замерли в небе снежинки, повисли в воздухе еловые лапы, заледенела на ходу летящая в него машина, и даже свет ее фар, словно картонный кружок, остановился на полпути.
Прерывисто выдохнув, Игорь огляделся. На металлическом ограждении, разделявшем полосы дороги, сидел старичок в старомодном пальто и шляпе-котелке. Он внимательно смотрел на Игоря, но молчал.
– Я умер? – глупо спросил Снегирев.
– Нет, – коротко ответил человечек, – пока, – уточнил он, легко взлетая над ограждением. За спиной раскрылись небольшие и какие-то несерьезные сероватые крылья.
– Вы – ангел? – еще глупее спросил Снегирев, как будто разбирался в ангелах.
– Нет, – так же коротко ответил человечек, – но какая, в сущности, разница.
Он взмахнул крыльями, заставляя замершие снежинки ожить и взметнуться вокруг искристым ураганом. Окутанные мерцающим облаком, Снегирев и старичок медленно плыли над городом.
– Игорь Алексеевич, как вы думаете, вы хороший человек? – спросил вдруг человечек. – Так, по общемировым меркам?
Снегирев задумался. Легко ли сказать вот так сразу, что делает человека хорошим? Некстати вспомнились глупые и грубые слова, брошенные Галке по телефону. Обиженные глаза сына, когда в очередной раз вместо похода в кино или парк, он бубнил что-то про усталость и дела. И даже как в далеком детстве написал на стене в лифте «Коля – дурак!».
– Не знаю, – вздохнув, ответил он, – средний. То времени не было, то сил, то терпения. Все, кажется, вот были бы у меня деньги или больше времени, я бы меньше работал, делал бы какие-то хорошие вещи, был бы добрее. Понимаете?
– Понимаю, к сожалению, отлично понимаю, – человечек просунул руку во внутренний карман пальто и вытащил немного мятый бумажный кулек, свернутый из старой газеты. Раньше в таких продавали семечки. – Держите, Игорь Алексеевич, – протянул он сверток Снегиреву, – достаточно щепотки.
– Для чего достаточно? – спросил тот, заглядывая в сверток, в котором что-то сияло и серебрилось.
– Для чуда, конечно.
Старичок улыбнулся, махнул крыльями и направился к земле, увлекая за собой окутанного снежным облаком Игоря. Шумные улицы сменились тихими проулками, застроенными типовыми пятиэтажками. Такие районы есть в любом городе страны, будь то Москва, Владивосток, Тула, Каменка или Дивногорск. В снежной тишине изредка раздавались далекие взрывы ранних фейерверков, да изредка лаяли собаки. На пустой автобусной остановке горько плакала молодая женщина.
– Смелее, – ободряюще шепнул старичок Игорю, убедившись, что тот приземлился на заснеженный асфальт.
– Но я же не знаю, что делать! – возмутился Снегирев, растерянно зажимая в руках сверток с чудом.
– Просто будь хорошим человеком! – крикнул тот, взмахивая сероватыми крыльями и скрываясь за пеленой снежинок.
***
Неловко переминаясь с ноги на ногу, Снегирев подошел к остановке. Что-то жуткое есть в том, когда взрослый человек так плачет – безутешно и безусловно, не надеясь на помощь, не веря в саму ее возможность. Женщина пока не видела его, а может, и видела, но ей было все равно.
– Из… извините, – кашлянув начал Игорь, – у вас что-то случилось? Вам помочь?
Он присел на деревянную скамейку, тут же пожалев об этом, настолько та была холодной. Но женщина словно и не замечала мороза.
– Все у меня хорошо. Прекрасно, не видите, что ли, – раздраженно бросила она, вытирая нос рукавом свитера.
– Вижу, – улыбнулся Игорь, – потому и подошел. Думаю, вон как хорошо человеку, аж завидно стало.
Женщина тоже улыбнулась сквозь слезы и полезла в сумочку за бумажными платочками.
– Вы извините, что я так, – сказала она, – просто все как-то навалилось. Казалось, вот приеду в большой город за хорошей жизнью, а все верчусь-верчусь от дома на работу и обратно, и даже города самого не вижу. Институтские друзья остались где-то в прошлом, родственники на другом краю страны, с личной жизнью не сложилось. В праздники одиночество чувствуется острее, – вздохнула женщина. – Меня Светланой зовут.
– А меня Игорь. И мне очень жаль, что я не Дед Мороз, потому что мне хочется сделать для вас что-то хорошее.