Для вкуса добавить "карри", или Катализатор для планеты
Шрифт:
Из-за почти непрекращающейся, тупой головной боли, соображалось туговато, но, в общем, чувствовала я себя уже не так плохо. Пока я сидела в своих горестных мыслях, Нянь осмотрел, что хотел и прощупал некоторые места вокруг моих ран. Я сидела спокойно, лишь слегка морщилась от боли. Парень, довольно хмыкнув, обрядил меня обратно в повязки, и мы потопали обратно.
Когда мы вернулись к землянке, я, не дойдя до входа, бухнулась на травку и, прислонившись к бревенчатой стене, перевела дух. Больная нога разболелась ещё сильнее, голова гудела, дыхание сбилось, и накатила слабость. "Да-а-а, слаба ты, старушка, слаба...
–
– Ну ничего... Руки-ноги целы, голова на месте, хоть и болит, переломов нет, а мясо нарастёт. Главное, что до сих пор жива, и чего-то плохого мне никто ещё не сделал. Нянь, наверно, с того света вытащил, подлатал как мог, заботится как умеет. Всё очень даже не плохо: как-нибудь, потихоньку, помаленьку, выкарабкаюсь и разберусь во всём, всё выясню, рано или поздно. А пока, надо выздороветь".
В подтверждение моих мыслей Нянь сходил в землянку, принёс плошку с коричневой горькой бурдой и протянул мне. Скривившись, я выпила. Эх, знала бы я тогда, чем он меня поит, то не кривилась бы, а добавки просила!
Приняв пустую плошку, парень присел рядом. Он внимательно рассматривал моё лицо, волосы, а потом взял мою ладошку в свои руки, и начал успокоительно и мягко поглаживать, при этом что-то говоря по-своему. Как хотелось понять, что он говорил! Я сидела и просто смотрела на него.
После этого первого "выхода в свет" я проспала почти сутки. Проснулась от голода, потому что снилась мне еда. Во сне я видела себя в гостях: сижу за огромным столом, заставленным всякими деликатесами. Вокруг люди: едят, пьют, громко разговаривают. Я пытаюсь что-то съесть или выпить, но ничего не выходит. Я накалываю на вилку сочный кусок мяса, а в рот попадает только вилка, пытаюсь что-то выпить из хрустального бокала, а ничего не льётся. Я злюсь, начинаю хватать с тарелок руками, но до рта ничего не могу донести, и вместо вкусных котлет, ловлю только воздух. От полного бессилия и "волчьего" голода я беру большую вазу, разбиваю её о пол и просыпаюсь...
Кроме Няня в хижине никого не было. Он сидел возле очага и что-то помешивал в котелке. От аромата ухи потекли слюни. Заметив, что я проснулась, он улыбнулся; на щеке показалась симпатичная впадинка, которая так мне нравилась, и, показав рукой на котелок, как-бы спросил: "Хочешь?" Я бодренько закивала. В меня влезло: большая миска, потрясающе вкусной ухи и две небольшие рыбины. Всё это время юноша сидел напротив и наблюдал за моим завтраком с довольной улыбкой.
После умывания над ведром и хождения в туалет на поводке, он уложил меня на лежанку и начал снимать повязки. Вскоре, я поняла, что он собрался делать - снять швы. Обрабатывал меня, мой лекарь, довольно долго. Иногда было больно, но я стойко терпела. Закончив с плечом, он перевернул меня на живот и размотал ногу. Мне очень хотелось посмотреть, но Нянь раз за разом, отпихивал меня, не давая взглянуть.
Когда же он всё сделал и протёр мою многострадальную конечность какой-то вонючей жидкостью, то разрешил посмотреть. Кое-как вывернувшись и привстав на здоровой руке, я оглянулась назад. Чего-то подобного я и ожидала. От середины задней стороны бедра начиналась самая большая и длинная рана, которая тянулась почти до пятки, другая - короче, из-под колена и до косточки на голеностопе, а третья: самая короткая, но самая страшная, в виде латинской буквы "V", с внутренней стороны икроножной мышцы.
Я внимательно рассмотрела свои раны. С медицинской точки зрения они выглядели неплохо: ни воспаления, ни гноя, ни других подозрительных признаков; чистые, сухие, заживающие. "Дело идёт на поправку,- я облегчённо вздохнула.- Только смотреть жутковато".
– Спасибо тебе, Нянь!
– вслух поблагодарила я.
– Спасибо за всё!
Он вопросительно приподнял, рассечённую напополам бровь.
– Спасибо тебе, - я повторила и, взяв его за руку, пожала.
В ответ он слегка склонил голову и приложил ладонь к груди, как будто говоря: "Всегда, пожалуйста!" Я засмеялась - он понял. Потом Нянь снова перебинтовал меня и вывел наружу.
"Волшебная" верёвка на моей ноге всё также висела, один конец которой Нянь привязал к дереву возле хижины, а сам занялся своими делами. Я сидела на тёплом камне, подставив лицо солнцу, рассматривала лес и потихоньку наблюдала за парнем. Вопрос о том, где я, до сих пор оставался открытым.
Остальные вернулись ближе к вечеру. Сначала пришли Мелкий с Гоблином и принесли целый мешок свежевыловленной рыбы, а примерно через час, вернулись Атаман с Плешивым - эти были на охоте. На какого зверя они ходили, я не поняла, так как цельной туши при них не было: большие куски мяса были завёрнуты в крупные, как у лопуха, листья.
Следующие два дня я наблюдала бурную деятельность. Рыбу чистили, солили, коптили, вялили; с мясом делали то же самое. Точили ножи, кинжалы и короткие мечи. Складывали в мешки верёвки, одеяла, одежду и какие-то железки. "Пойдут на "дело", - решила я.
– Возможно, далеко и надолго".
Ни к каким работам меня не привлекали. Мелкий и Плешивый в мою сторону вообще не смотрели, их рожи ещё вовсю сияли шикарными "фонарями". Нянь вёл себя как обычно заботливо, Атаман лишь изредка поглядывал в мою сторону, а для Гоблина меня не существовало.
Мне понравилось за ними наблюдать. Правильно говорят, человек может бесконечно долго смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работает другой человек. Пятеро моих знакомцев работали слаженной командой, прямо загляденье. А на рассвете третьего дня - они ушли. Лёжа тихонько за своей занавеской, я видела в щёлку, как уже в дверях Атаман что-то сказал Няню и кивнул в мою сторону. Тот коротко ответил и главарь вышел. Мы остались вдвоём.
Я облегчённо вздохнула: "Пусть бы подольше не возвращались!" С Нянем мне было хорошо и спокойно. Я заметила также, что с уходом остальных, парень заметно расслабился: постоянно улыбался, брал меня за руки, садился всегда рядышком. Мальчик мне нравился, а учитывая, что он сделал и продолжал делать для меня, то дело уже было не просто в симпатии. Я чувствовала, что начинаю к нему "прикипать".
Мои раны хорошо заживали, и я уже довольно живо могла ковылять, только голова ещё ощутимо болела. Повязок на мне уже не было, Нянь снял их через пару дней после ухода нашей компании.
Каждый день, ближе к вечеру, мы ходили к водопаду. Я была всё время на привязи, которую никакими усилиями так и не смогла снять, но, к слову сказать, привязка эта мне уже не мешала, я даже к ней привыкла. Чтобы освободить руки, Нянь привязывал другой конец верёвки себе на пояс, а часть длины сматывал и вешал на плечо.