Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия
Шрифт:
К концу лета, однако, новгородские бояре начали сильно задумываться. Торговые караваны стояли запертые на путях. Низовского товару не поступало вовсе. Бежецкий Верх, Волок-Дамский, Торжок и Вологда были захвачены московскою ратью. С Ордою великий князь был, на горе Новугороду, мирен, с Витовтом тоже, и помочи новгородской боярской республике ждать было неоткуда. Все больше и больше начинали поговаривать о мире.
Мир, однако, был необходим и Москве. Оторванные от торговых путей ни Волок-Дамский, ни Торжок не давали дохода княжеской казне. Меж тем новгородские воеводы взяли Белоозеро и ограбили, "сотворили пусту", всю Белозерскую волость. Война заходила в тупик, и Василий начинал понимать, что поспешил и замахнулся на то, чего пока был не в состоянии содеять. Следовало, не доводя новгородцев до желания отдаться под руку орденских немцев, свеев или Витовта, заключать мир. Об этом говорил князю, на правах старого советника его отца, недавно воротившийся из Орды Федор Андреич Кошка.
Седой, с темно-коричневыми от жаркого южного солнца лицом в крепких застылых морщинах, он сидел на лавке, сложив твердые мозолистые руки на коленях и глядел с укоризною:
— Не выдюжим, княже! Низовская торговля стоит! Хаджибеевичи, Амуратовичи, Керим-бей — с кем ни баял, все ропщут. Чего достигнем? Бог весть! Нижний за нами еще не укреплен, остановись, княже! Батюшка твой с Новым Городом тоже не спешил! Всему свой срок! А в Орде ныне смутно, не понять, что и деитце. Кажись, с Тимуром новую прю затевают! Нам на тот случай силу надобно на Оке держать, а не черт ли где за Вологдой!
— Побьет Тохтамыша Тимур? — вопросил Василий в лоб, косо и упрямо глядя в угол покоя.
— Не ведаю, княже! И какая нам станет благостыня, и станет ли, тоже не ведаю! Мы-ста с Ордой мирны. Почитай, породнились почти, а Тимура того не достать, не сговорить с им! Вот тута и думай! Ордынских амиров да огланов я всех ведаю, кто чем дышит, от кого какой каверзы али там благостыни мочно ждать, а придет Тимур-Аксак да почнет бесерменску веру укреплять… Не ведаю, княже! А лучше замирись ныне с Новым Городом! Противу всех все одно не выстать!
Василий перемолчал, насупился. Не вполне убежденный Федором Кошкой, вел разговоры еще со многими и видел: все бояре советуют мир.
Об этом же шел у него спор и с беременной женой. Соня доказывала, что Василий должен сослаться с ее отцом. Василий бесился:
— Што я, в холуи батьке твоему поступить должон?!
— Оба Новгорода, Великий и Нижний, мыслишь забрать? — Софья стояла, презрительно щурясь, выставив живот, и Василию хотелось попеременно то побить ее, наотмашь, по щекам, по раздавшемуся бабьему заду, то, задравши подол, изнасиловать. И то и другое было не можно, и он бегал по покою, срываясь на ярый рык:
— Дак без того не стоять и великому княжению! Што мне, стойно Семену за ханом бегать, услужать? Не хочу! Не буду! Не для того бежал из Орды!
— Нижний Тохтамыш сам тебе подарил, уж не ведаю, какой благостыни ради!
Воззрился, замер, замахнулся было. "Ну, ударь!" — сказала она глазами, губами, всем вызовом гордо изогнувшегося тела. Схватил за плечи, встряхнул было и почувствовал ее горячий, беззащитный живот, в котором слепо шевелилась будущая жизнь, возможно, их первенца, и, вместо того чтобы трясти или бить, приник жадно к ее губам, сперва сопротивлявшимся было, твердым, потом обмягченно и жадно раскрывшимся ради обоюдного долгого поцелуя. Прислуга, зашедшая было, поспешно выпятилась вон.
Отстранясь, с ало полыхающим румянцем на лице, Софья, глядя в сторону, повторила упрямо:
— Все одно, батюшка мог бы помочь!
— Помочь… Новый Город забрать под себя! — уже не сердясь, устало, повторил Василий. — Наше добро! — сказал. — И детей наших!
— У батюшки наследника нет! — возразила, по-прежнему глядя в стену.
Перемолчал. В глазах пронеслись рыцарские замки, залы, торжественные шествия на улицах Кракова…
— Принял бы твой отец православие, — проворчал, — ин был бы и разговор!
Взглянула молча. Склонила голову. Не ударил все же! (Западное рыцарство в ту пору, с культом прекрасной дамы, выглядело своеобразно. Жен не стеснялись бить, подчас и смертным боем. И случалось то почаще, чем в православной Руси, где нравы огрубели, почитай, только к XVI столетию. А в далекой Монголии женщин не били вовсе. На пощечину, полученную от своей дамы, и то не считали возможным ответить. Вот и говори тут о культуре Востока и Запада применительно к средним векам! Впрочем, в Древнем Китае, в отличие от кочевников, отношение к женщине было достаточно суровым.)
Василий хлопнул дверью. Ушел, выдерживая характер. Без Сони, один, надумал посоветоваться с митрополитом. В конце концов, ради клятой грамоты новгородской, ради Киприанова суда церковного затеялась нынешняя пря с Новым Городом!
Честь не позволяла пройти до владычных палат пешим, потребовал коня. С дружиной, обогнув собор Успения Богородицы, подъехал к владычным теремам, спешился, полез на крыльцо, отстранивши служку, пискнувшего было, что владыка не принимает. Рясоносцы мышиным скоком разбегались перед ним, не смея остановить великого князя. Криво усмехнувшись, подумал о покойном Сергии: того не посмели бы остановить и в княжеском терему!
Не глядя, мановением руки, велел отстать поспешающим за ним боярчатам — владыка все же! Непонятно, на что гневая, без стука отворил дверь Киприановой палаты, взошел, пригнувшись в дверях.
Киприан (Василий сперва не заметил его) сидел где-то сбоку, не в креслице, а на лавке, и глядел потерянно. В сетке мелких морщин глаза его, беззащитно светлые, блестели необычною влагой. Плакал? Церковный хозяин Руси?! Перед ним лежала грамота, присланная из далекой Болгарии, о содержании которой еще никто не знал. Он молча, так же потерянно, словно защищаясь, протянул свиток князю. Василий не сразу разобрал, не сразу понял болгарскую вязь. Присел к столу, придвинув к себе (в палате было от сплошь разрисованных слюдяных окошек полутемно) серебряный шандал с витою иноземной свечой.
"…Амуратов сын Челябий, иже срациньскы глаголется Амира… со всех земель собра тьмочисленныя полкы своя, приде на Болгарскую землю. И пришед, взя град стольный, славный Тернов, и царя плениша, и патриарха, и митрополиты, и епископы, и всех сущих ту плени, и мощи святых, бывших в земли, их пожже, и церковь соборную раззори, и мезгить в ней учини, и вся люди покори под ся, и всю землю Болгарскую перея за ся…"
Василий поднял глаза. Теперь точию было видети, что по щекам болгарина Киприана катились слезы.