Дмитрук. СЛЕДЫ НА ТРАВЕ
Шрифт:
Перед ним, задрав ногу в двухцветном штиблете, собственной персоной сидел мулат Санди, чудо в перьях, случайный ухажер Сильвии, и синяки на его морде уже полиняли до желтизны.
Тогда, вдохновленный новой надеждой, Пауль заговорил со своей обычной живостью, красочно, напористо; слушая о чудесах Земли, люди оставляли стаканы с вином, иные мечтательно подпирали рукой подбородок.
Уяснив для себя объем автоматизации и кибернетизации в Кругах Обитания, роль универсальной мировой супермашины — Великого Помощника, поднял руку малорослый рябой крепыш с мочальными
— А кто же там, извините, хлеб сеет? Тоже автоматы?
— Нет. На Земле вообще отказались от прежней практики — сеять монокультуры на больших площадях, например, пшеницу или рожь. Такие огромные поля истощали почву, вредили растениям и животным, плохо влияли на климат. Сейчас вместо двадцати или тридцати культур, которые разводили наши предки, человек выращивает десятки тысяч. Но только в тех географических зонах, где они дают наибольший урожай. И наилучшего качества. Например, пшеница вернулась к своим истокам — в долину Тигра и Евфрата. Больше ее нигде не разводят…
— И что же, всем хватает? — упорствовал спрашивающий.
Пауль подавил усмешку.
— Ну конечно, всем. Я ведь уже рассказывал про Всеобщий Распределитель, снимающий квантовые копии с любого предмета. Так что если в мире станет известно, какие вкусные пирожки с яблоками печет ваша жена, они могут сразу появиться на миллиарде столов.
Такие примеры всегда вызывали оживление, смех. Рябой «фермер» воскликнул, утирая слезы:
— Прямо тебе как Иисус Христос, пять тысяч верующих пятью хлебами!
— И двумя рыбами, — строго добавил какой-то знаток Евангелия, но эта поправка лишь возбудила новое веселье…
Удалась тогда проповедь. Паулю долго трясли руки, угощали его «красненьким» и «беленьким», дивились земному житью-бытью. Мулат сам протолкался к нему, распихивая людей, хлопнул по плечу:
— Я тебя сразу узнал, механик!
— И я тебя, — улыбнулся Пауль, чувствуя, как разогнанным поршнем начинает стучать сердце.
— Ну, как твоя «Голконда»? Не похудел еще Толстый Ялмар?
— Раньше все худые сдохнут.
— Это не про нас с тобой, мы двужильные! — загоготал Санди. И, обняв, повел проповедника к своему столу, знакомить с друзьями.
Оказалось, лихие ребята забрели на проповедь с единственной целью: узнать, не требуются ли землянам наемники для щекотливых дел. И подзаработать была охота, и, чего греха таить, поразмяться, размыкать суетливую тоску Нижнего… Не впервые поражала Пауля во многих вальхалльцах эта смесь жестокого, подчас злодейского корыстолюбия — и детской, чистой тяги к приключениям.
Исподволь, стараясь не сфальшивить, Пауль навел разговор на тему о Сильвии.
— Это та блонда, из-за которой мне ободрали фасад? — беспечно осведомился Санди. — А как же, видел, конечно. Теперь к ней не подступись: у оранжево-голубых круто стоит, называется "невеста архангела". На ихней демонстрации вышагивала со знаменем. Ах ты, думаю…
И
В тот вечер они нализались как проклятые, не выходя из погребка. Даже злющая Эдит не сумела увести проповедника, и он рыдал на груди у мулата, сокрушаясь о том, что возлюбленная теперь совсем недоступна. "Да ты не скули! — утешал многоопытный Санди, и дружки-уголовники согласно кивали. — Я тебе ее из-под земли достану!.."
Мулат оказался человеком более чем надежным, поскольку не забыл пьяных обещаний. Через три дня он позвонил в «Голконду» и сказал, что ожидает Пауля в кофейне за площадью Бьернсона.
Выпив по чашке эрзац-кофе и прополоскав рот водой, чтобы сбить гадкий нефтяной привкус, они двинулись к остановке рейсового электробуса (брать такси Санди, тертый калач, по соображениям конспирации не велел). Как всегда с опозданием подкатил разболтанный «асгард-лейланд»; люди, успевшие в немалом количестве скопиться на остановке, без всякой очереди ринулись брать двери штурмом… Теснота в салоне была адская: ехали преимущественно трудармейцы, окончившие смену, усталые, пропахшие потом; женщины волокли громадные хозяйственные сумки. Все были раздражены сверх меры, по любому ничтожному поводу вспыхивал скандал с воплями и рукоприкладством.
Наконец, измятые и почти задушенные, отчаянно работая коленями и локтями, Санди с Паулем буквально выпали из вагона. Кругом вздымались похожие на калькуляторы, сплошь стеклянные корпуса исполнительных учреждений Семьи и сената. Чем более громоздким и плохо управляемым становился организм государства, тем скорее множились колена судей и мытарей, писцов и счетоводов: чиновная должность позволяла урвать кусок пожирнее от скудного общего пирога…
В грязном, запутанном дворе ожидал их помятый красно-рыжий «амбассадор», за рулем сидел дружок Санди, квартирный вор, хлипкий малый, напяливший стальную каску.
Долгожданные почетные гости, явившись из больших черных автомобилей, приближались решительно и целеустремленно. Было их пять или шесть: длиннобородый старец с безумными глазами, полная ханжеского вида матрона под вуалью, еще какие-то стертые типы… Она! Пауль впился зубами в большой палец руки, чтобы не завопить. На прекрасных длинных своих ногах, одетая в строгую черную кожу, шествовала Сильвия: пилотка с плюмажем надвинута на самую переносицу, в такт шагам бренчат ритуальные украшения.
Санди медленно поднял к окну машины штуковину, похожую на небольшой любительский телескоп.
Закрой глаза! — велел мулат сжавшемуся Ляховичу.
Позднее Пауль узнал, что «телескоп» — это сигнальное устройство большой мощности, применявшееся в полярных широтах, где пелену снежной бури не могли одолеть прожекторы. На близком расстоянии вспышка ослепляла, причем глаза выходили из строя на несколько минут. Убийственной белизны световой взрыв бесшумно ударил из «амбассадора». Санди с Паулем, предусмотрительно закрывшие лица ладонями, под дикие вопли ослепленных выскочили на улицу.