Днепр
Шрифт:
Глухой гул, подобный топоту тысячи конских копыт, наполнял ночь. Затем он перешел в, клокотание. Марко открыл глаза, утер рукавом слезы и прислушался. Казалось, под ногами вспучивается земля. Он посмотрел на реку и увидел, как вздулся ледяной покров. В лицо дул теплый ветер. Вдруг на реке глухо затрещало и раздался плеск освобожденной воды. Марко подошел ближе к реке. Ее ледяная броня раскалывалась со скрежетом, льдина напирала на льдину, хлюпала вода, мелкие осколки бились в волнах, озаренные светом месяца.
На Днепре бушевал ледоход.
Марко, задумавшись, замер на берегу. Будущее стояло перед ним глухой стеною. Крылатый ветер бил в лицо, обнимал материнским объятием, а у ног лежал Днепр, полноводный и
II
Данило Кашпур стоит на террасе, тяжелыми локтями опершись на ветхие перила. Его глазам открывается необозримый простор. В солнечном сиянии лежат поля, длинной зеленой полосой протянулись вдоль горизонта леса. Широкий плёс реки голубеет в долине. Кое-где еще видны лоскутки снега. Но они доживают последние минуты. В оврагах уже воркуют, как голуби, талые воды. Вокруг каменной ограды экономии плещет в глубоком рву вода. Этот плеск особенной музыкой переливается в ушах Данила Петровича. Он будит легкие, приятные мысли. Перед самой террасой стоит забрызганная грязью бричка. Кучер Антон Беркун поит коней. Прижимая ухо, серый, в яблоках, жеребец долго не отнимает головы от ведра. Вороной ждет своей очереди. Данило Петрович думает, что надо подобрать пару серому. Гнилые перила шатаются под локтями. Кашпур выпрямляется, расправляет широкие плечи. Он одет просто и удобно: черный, до колен, сюртук на вате, штаны заправлены в высокие, с коваными подборами, сапоги.
Данило Петрович медленно сходит с террасы. Прежде чем сесть в бричку, он направляется на скотный двор. Осмотрев свое небольшое хозяйство, он садится в бричку и отнимает у Антона вожжи. Лошади берут с места легкой рысью. Разбрызгивая вокруг воду и грязь, бричка катится по проселочной дороге. Навстречу бегут старые липы с оголенными ветвями. В широкую черную, как смоль, бороду иногда попадает капля воды. Кашпур непроизвольно вытирает бороду о плечо. Под большим мясистым носом чернеют вислые усы. Высокий черный картуз низко надвинут на лоб. Брови спрятаны под лаковым козырьком, и неровная тень от него затемняет половину лица.
С дерева на дерево стайками перелетают воробьи. В воздухе раздается веселое чириканье. Жеребец, круто выгибая шею, высоко заносит передние ноги, властно разбивая застоявшуюся в ухабах грязь. Антон туже затягивает веревочную подпояску на старой свитке, подаренной ему отцом, и косит глазами на хозяина. Он чувствует себя неловко. Какая ж это работа — сидеть, сложив на коленях руки? Но хозяин вожжей не выпускает. Вот уже вторая неделя, как взяли Антона на службу в экономию. И трудного словно бы ничего нет, да не по душе Антону эта работа. Хозяин слова не вымолвит. Больше глазами показывает. Если бы не отец, ушел бы Антон отсюда. Вот Марку посчастливилось. Взяли его на сплав. Поплывет на плотах…
Липовая аллея кончилась. Кони выбежали на булыжник. Колеса брички затарахтели, подпрыгивая на остробоких камнях. Слева от шоссе, в густом кустарнике, показались хаты Дубовки. Кашпур правил к Днепру. Широко расставив ноги и упершись коленями в лакированный передок брички, он взял вожжи в правую руку, а левой снял с головы картуз. Околыш выдавил на его лбу красную полоску. Пышные волосы прядями налипли на виски и лоб. Ветерок освежал голову.
По временной пристани неторопливо расхаживает старый Беркун, медленно переставляя обутые в постолы ноги. Весь берег завален лесом. Данило Петрович осаживает коней и выскакивает из брички, кинув вожжи Антону. Размахивая картузом, он идет вдоль берега, внимательно присматриваясь к людям. Перед ним, словно из-под земли, вырастает приказчик Феклущенко. Его розовое безбородое лицо блестит на солнце. Он выдергивает из-за пазухи толстую, в клеенчатой обложке, книжку и пискливым голосом выкрикивает:
— К сплаву готово восемь плотов. Сейчас будем спускать.
Короткими
— Собери сплавщиков, — приказывает Данило Петрович и отворачивается от вертлявого приказчика. Прямо перед ним, связанные лозою, лежат бревна. Один плот тянется за другим. От пряного смолистого запаха сосны захватывает дух. Поперек, с краев и в середине, каждый плот подпирают жерди. Аккуратно сложенные в штабели, ждут своей очереди дубы, клены, осокори, липы. Кашпур невольно поглядывает на чернеющий на горизонте лес.
Сколько лесу! Пол Таврии можно застроить! Но контракты в нынешнем году не жирны. Радченко — из Козьмина — едва не перебил все дело. Не потому ли и пришлось бросить Херсон, заговорить зубы Русанивскому, приобрести у него чуть не за полцены имение и поселиться в Дубовке? Говорят, Радченко, как узнал об этой покупке, запил с горя на неделю. Лакомый кусок выхватил у него из-под носа Кашпур. Большие работы начинаются по берегам Днепра. Лес нужен Одессе и Крыму, за морем тоже нужен лес… Кашпур расстегивает пиджак, прячет руки в карманы. Вытянув шею, он обводит взором неисчислимые свои богатства. Ноги крепче вдавливаются в размякшую землю. Полноводный плёс однообразно шумит. Через несколько минут река примет в объятия его добро и понесет на волнах в далекий путь, мимо сел, хуторов, городов, степей, через дикие плавни, по которым, не ступала нога человека.
Издать бы такой закон, чтобы на первом плоту каравана развевался флаг с фамилией собственника фрахта. Сдвинутые брови Кашпура расходятся, и под густыми усами рыбкой проплывает усмешка. Но вот перед глазами его вырастает Феклущенко. Приказчик ведет несколько десятков людей. Невдалеке от Кашпура толпа останавливается. Феклущенко суетится между хозяином и сплавщиками. Кашпур кладет ему на плечо тяжелую, словно чугунную, руку. Приказчик прирастает к земле. Данило Петрович своей широкой спиной совсем заслонил его. Антон следит с брички, как, подобострастно выгибаясь, Феклущенко старается выглянуть из-за хозяйской спины.
— Доброго здоровья! — говорит Кашпур и приподнимает над головой картуз.
Отвечают все разом. Весело и дружно звучит в просторах громкий сильный хор голосов. Один миг хозяин молчит, внимательно разглядывая лица. Потом, расправив усы, ласково спрашивает:
— Выходит, в дорогу пора? Управились?
— А как же… — отвечает кто-то из середины толпы.
— Моим фрахтом идете впервые, — говорит Кашпур, устремив взгляд куда-то поверх картузов и шапок. — Кажется, обо всем сговорено, однако должен сказать еще раз: от вас требуется одно — лес доставьте в целости. А там — нам каждую весну встречаться. Бог даст, останемся довольны и я и вы. Что ж! Начинайте!
От толпы отделяется седобородый Саливон Прядко. Высокий, с прямыми, не согнувшимися от старости плечами, с обветренным, без морщин лицом, он застывает на берегу, устремив свой взгляд в голубую даль, туда, где сливается с горизонтом река. Так он стоит несколько минут, как бы что-то высматривая, и никто не шевелится, не произносит ни слова, ожидая приказа старого лоцмана. Пятьдесят три раза в своей жизни водил Саливон караваны плотов. Проводил опасным фарватером реки, до самого Екатеринослава и далее, через пороги. Где же найти лучшего лоцмана, чем Саливон? Приказчик высунул было голову из-за плеча Кашпура, намереваясь что-то сказать, но прикусил язык, встретив строгий взгляд хозяина.