Днепровский вал
Шрифт:
А берег приблизился. Пожалуй, наш даже дальше. И по сторонам, насколько взгляда хватает, наши плывут, сила! А там кто, вот свят-свят! Верующим был бы — перекрестился бы! Танки колонной идут по воде как по мосту! Не амфибии, а обычные Т-44 — по воде аки посуху!
Подполковник Василий Гаврилов (подводный спецназ СФ, 2012).
Берег Днепра, четырнадцать километров к юго-востоку от Канева, 4 июня 1943
Есть тут одно место, именуемое Коровий Брод. Каменистая коса от берега до берега, и, при малой воде, глубина там метр-полтора; по ней издревле скот перегоняли, еще во времена Киевской Руси — ширина метров сто, расстояние с километр. А согласно инструкции, допустимая глубина брода для танка Т-34 — метр двадцать. Поняли мою мысль?
Вот только дьявол — он в мелочах. Начиная с того, что на картах иного времени на этом месте значился целый остров Просеред, а сейчас по факту чисто. Твердое ли дно, насколько ровно — нет, танки грязи не боятся, так ведь на слабом грунте, гусеницами размолотом, запросто можно на брюхо сеть. И обочин не видно — не дорога; а уж мин у своего берега фрицы натыкать были обязаны. Игольное ушко открыто, а превратить в широкие ворота никак нельзя!
Вот тут мы были незаменимы. Легкие водолазы в сорок третьем были экзотикой, а подводные пловцы еще большей. Кто помнит, что самый первый подводный спецназ даже в Италии, на родине князя Боргезе, был подводной пехотой — по дну топали в снаряжении? И даже у фантастов, что у Жюль Верна про капитана Немо, что у Беляева про подводный совхоз, было так же, великая вещь — инерция мышления. Оттого, на взгляд фрицев, пройти по всей косе туда и обратно, не показываясь на поверхности, было абсолютно нереально. Они ракетами светили, пулеметные дзоты поставили на выходе — береглись от разведгруппы, идущей вброд, ни никак не от танков. Ну, а мы работали — почти полным составом нашей подводно-диверсионной роты, спешно переброшенной из Северодвинска, вот только четверых наших «старичков», во главе с Брюсом, наш кэп на Ленфронт забрал вместе с десятком «пираний», но обещал присоединиться позже.
За «языком» на ту сторону тоже ходили — два раза, на разных участках; но главная работа была здесь. Мы исползали косу на брюхе, от берега до берега, и первые же сведения были обнадеживающими: скальный грунт должен был уверенно выдержать танки. Затем надо было обвеховать путь, нанести на карту: сначала кроки по памяти, после — точная привязка. Из воды на несколько секунд высовывали камышину — пучок травы на шесте, — а с нашего берега спешили взять пеленг, визируя с нескольких постоянных точек. Ближе к вражескому берегу было труднее: там приходилось больше полагаться на память. За сутки до начала было проведено последнее испытание: под прикрытием дымзавесы на косу загнали танк. Он уверенно прошел метров пятьдесят, и благополучно вернулся.
Танки тоже были дооборудованы: корпус внизу герметизирован, на моторное отделение поставлены кожуха — воздухозабор и выхлоп, — удалось довести глубину преодолеваемого брода до двух метров предельно, полтора с гарантией. Первыми шли инженерные машины с тралами — на случай, если на съезде на берег с косы окажутся мины — после того как сразу за СВП с первой волной десанта вдоль косы двигались катера по нашей карте, матросы шестами мерили глубину и бросали на границе вехи — белые пробковые поплавки на якорях. Танки шли по воде, зарываясь иногда по самую башню, рота за ротой, батальон за батальоном — две танковые бригады и самоходно-артиллерийский полк; дошли без потерь. Вам нужно объяснять, что значит сто пятьдесят танков и самоходок, переправившиеся с десантом в первые же часы, когда враг еще не успел опомниться? Это не считая полусотни легких «барбосов». И рота саперных машин, оказавшаяся очень полезной при развитии успеха в наступлении через реку Рось. Как, например, мост ТММ, вернее, его аналог из этого времени, смонтированный не на КрАЗе, а на КВ со снятой башней. Или танки-путепрокладчики, позволившие быстро провести колонны техники через густые заросли и лес.
Кстати, акваланги местного изготовления, которыми пользовались «пираньи», показали себя не хуже наших АВМ, не для боевой работы, конечно — пузыри никуда не деть, — но для инженерной разведки просто отлично. Так что не видать Жаку-Иву Кусто в этой реальности приоритета на свое изобретение. Ничего, перетерпит — поскольку не был он чокнутым ученым-идеалистом, а активно работал на французскую военно-морскую разведку. А вот наши аппараты замкнутого цикла будут здесь «техникой особой секретности» еще лет десять, к нашему сожалению. Поскольку работать с ними доверяют лишь нам, то дальше Днепра нас и не пустили.
— Насчет вас приказ особый. Чтоб на суше никого из вас не было ближе километра от передовой. Мне под трибунал, если кого-то из вас потеряем? Ну потерпите, мужики, нам еще Вислу форсировать и Одер!
Ефрейтор Степанюк Алексей Сидорович.
Канев, 4 июня 1943
Ну вот, доплыли. Точно свечку поставлю, раз обещал.
Место сильно не понравилось: ровное как стол, а в версте на северо-запад, выше по берегу, торчат горы, поросшие лесом. Если там поставить батареи, или даже просто артиллерийских наблюдателей, мы здесь будем как на ладони. Утешало лишь, что все там было в дыму — наши при подготовке не жалели ни снарядов, ни «святого огня»; а сейчас оттуда доносилась стрельба — морская пехота гоняла фрицев, которые и впрямь оказались французами: штук пятьдесят уже сидели у берега на коленях, руки на затылок, в ожидании, пока переправят на нашу сторону.
Сейчас копать заставят. Самое частое занятие пехоты на войне — прибыли, развернулись, окопались. Но лучше мозоли на руках, чем похоронка. Если сейчас обстрел, бомбежка или танки пойдут, то из толпы без укрытий будет мясо — а когда закопаемся, хрен нас уже возьмешь! Не у самого берега, конечно — там и так тесно, еще и «барбосы» подгребли, на сушу выходят, и по частям нос и корма отваливаются, причем передний понтон еще и распадается вдоль, остается самоходка привычного вида. Не угадал я: эти железки сначала нашу роту дернули таскать, затем кто-то из командиров сообразил запрячь фрице-французов — какого черта мы надрываемся, а они кемарят? Понтоны на руках назад к воде, там сцепить обратно — оказывается, они и без «барбоса» соединяются в лодку, — к транспортерам на буксир, и назад. Ну вот, берег разгрузили, теперь и танки подошли, за ними самоходы. Откуда тут комендачи взялись? Бегают с приказами, всех строят: кому, куда. Десантом на броню — и вперед; не к горам, а по дороге на запад, даже юго-запад. Пока грузились, самоходчики вперед проскочить успели, сразу за разведкой. Горы справа, в дыму, но стрельба отдалилась. Едем так с ветерком, дорога забирает вправо — похоже, холмы огибает, — слева речка видна — не Днепр, но приличная — переправиться сложно. И вдруг бой впереди, пушки стреляют, и кто-то крикнул: «Танки!» Мы быстро из колонны — в боевой порядок, с брони на землю: если встречный бой, то тут натиск первое дело, если же рубеж обороны, то тоже есть шанс взять с ходу.
Пять «тигров»: четыре горят, один вроде целый, но брошенный. С десяток полугусеничных «ганомагов», тоже в хлам, один вообще кверху гусеницами. И еще битые машины вдоль дороги — это наши танкисты хорошо проутюжили; и вдали еще что-то горит. У нас потери: два бронетранспортера — разведка нарвалась, — два танка и две самоходки. Но в хлам лишь броневики; у одного Т-54 лишь гусеница сбита, экипаж с матюгами натягивает. А на броне-то у них свежие отметины — выходит, эти наши танки даже восемь-восемь в лоб не берет?
Еще разогнали какую-то шваль в деревне, оказавшейся по пути. Сначала оттуда стреляли из пулеметов и даже чего-то похожего на наши сорокапукалки, но стоило самоходкам дать пару залпов, как огонь прекратился — даже раньше, чем наши танки туда ворвались. Мы прочесали там все и обнаружили пару сотен французов. Они задирали руки и что-то вопили по-своему. Ну что с ними делать — разоружили и отправили под конвоем в наш тыл.
Второй раз нас попытались остановить возле самого города. За деревней дорога круто поворачивала на север, вправо, а через пару верст еще вправо, огибая край холмистой гряды. И навстречу нам вышло десятка два танков, мелких и угловатых, похожих на наши довоенные; за ними бежали цепи пехоты. От Канева по нам стала стрелять артиллерия, с холмов ударили пулеметы. Здесь пришлось уже драться всерьез, идти в атаку под пулями и шрапнелью. К нашему удивлению, подходы совершенно не были укреплены: мин нет вообще, проволока в один ряд у самых их траншей. Поначалу французики держались стойко. Их танки сблизились с нами так, что двух мы сожгли из «рысей» — не бронепрожигающими, мало их было, решили поберечь, а зажигательными — ого, действие, как от целой связки бутылок КС! Из тех танков не ушел ни один — французскую броню легко пробивали даже «барбосы». Шаромыжники не выдержали, побежали, и мы ворвались в Канев у них на плечах.
Бой здесь был и до нас: морская пехота атаковала южную окраину, пройдя через холмы, а с левого берега Днепра работала артиллерия. Наш удар с юго-запада, в тыл лягушатникам, оказался решающим. Мы вошли в город, действуя четко по уставу, как на тренировках: вдоль улицы пара танков или самоходок, перед ними по взводу, прижимаясь к стенам домов; еще по взводу идут дворами, слева и справа. Оживающие огневые точки расстреливали танками, выжигали «рысями», да и просто забрасывали гранатами. За нас было то, что, в отличие от немцев, шаромыжники были нестойки: издали еще могли стрелять — пулеметов у них было много, причем станкачей, — но когда доходило до ближнего боя и гранат, то сразу или бежали, или поднимали руки, хотя бы их было заметно больше, чем нас. И еще они сразу оставляли позиции, заметив наш обход с фланга или тыла. К вечеру город был наш, бежать французам было некуда: с востока Днепр, с севера и запада открытые поля, путь в холмы с лесом перекрывала очень злая морская пехота.