Дневная красавица
Шрифт:
Северина не смотрела, как он одевается. Она не хотела пересчитывать взглядом его шрамы и рубцы, опасаясь, как бы вид этих загадочных мужских отметин не сделал еще более тесными и так уже слишком крепкие узы, связавшие их.
Силу своей привязанности она смогла оценить только в последующие дни, когда Марсель не показывался в доме. По охватившей ее неотступной тревоге, по странной непреодолимой истоме Северина чувствовала, как ей недостает Марселя. Она боялась, что разонравилась ему, но больше всего ее пугало, как бы не оказалось, что ему нечем заплатить госпоже Анаис, как бы эта причина не развела их в разные стороны.
Вот почему через неделю, снова увидев его красивое, искаженное недоброй гримасой лицо, Северина предложила:
– Если у тебя нет
– Замолчи, – закричал он.
Марсель шумно задышал, потом произнес с оскорбительной надменностью:
– Я хорошо знаю, что, если б только захотел… Но понимаешь, меня и так содержат уже трое… Но чтобы еще и ты… нет, я не хочу. Поняла?.. А деньги, вот они, деньги – смотри!
Он бросил на стол мятую пачку. В ней были стофранковые купюры вперемешку с мелкими бумажками.
– Я даже не знаю, сколько там, – пренебрежительно сообщил он. – А когда кончатся эти – найдутся другие.
– В таком случае…
– Что в таком случае?
– Почему ты не приходил?
Он почувствовал, как в нем поднимается волна протеста – его обычная реакция на вопросы Северины, – и отрезал:
– Довольно, поговорили. Я сюда не для беседы пришел.
Однако в его голосе угадывался скрытый надрыв.
После этого он не пропускал ни одного дня. Поначалу раздраженный и молчаливый, он постепенно становился мягче, как бы уже не пытаясь бороться с захватившим его увлечением. И с каждым разом он все сильнее затрагивал чувства Северины, и с каждым разом ей становилось все труднее освободиться от воспоминания о нем. Так мало-помалу разрушалась каменная стена, до сих пор строго разделявшая две жизни Северины. Брешь в этой стене возникла, несомненно, еще задолго до того, как она заметила ее, но Северина решила, что своим существованием эта брешь обязана следующим обстоятельствам.
В тот день Марсель только что ушел, и пережитые с ним ощущения заставили Северину позабыть о времени; вдруг она вспомнила, что вечером ей предстоит ужинать с Пьером и его друзьями, что Пьер, скорее всего, уже вернулся и тревожится, не обнаружив ее дома. Но, утомленная и еще не остывшая от поцелуев Марселя, она не стала преодолевать свою леность, подсказавшую ей, что возвращаться домой не следует. Она одевалась очень медленно, чтобы ее опоздание стало непреодолимым препятствием, затем позвонила Пьеру, сообщив ему, что примерка задержала ее дольше, чем она предполагала, и что она приедет сразу в ресторан.
Вот так впервые из общества госпожи Анаис, ее пансионерок и клиентов Северина сразу попала в свое обычное окружение. Она почувствовала легкий укол в сердце, когда ожидавшие ее мужчины, увидев ее, поднялись, и перед глазами у нее промелькнуло мимолетное, но отчетливое видение Ипполита, заставившего Матильду снять с него пиджак.
Пьер с Севериной были приглашены двумя молодыми хирургами. Один из них, тот, у которого волосы были потемнее, слыл мужчиной, пользующимся неизменным успехом у женщин. Его движения несли отпечаток чувственного смысла, а лицо выражало то непреклонность, то уступчивую решимость, и женщинам было трудно этому противостоять. С ощущением ироничной беспечности Северина вспомнила об этом, когда он пригласил ее на танго. Всегда почтительный к Северине, этот друг Пьера на сей раз, должно быть уловив какие-то исходящие от нее флюиды, в течение всего танца дерзко прижимался к ней. Эта нескромность, совершенно не смутившая Северину, непроизвольно вызвала на ее лице выражение презрения. Насколько все-таки желание этого человека, известного своей резкостью, соответствовало его хорошему воспитанию, настолько оно было беднее и немощнее того, объектом которого каждый день после обеда становилась Дневная Красавица! В одном-единственном непроизвольном жесте Марселя, в одном только прикосновении его похожих на стальные клещи рук было больше деспотизма, больше обещаний, чем во всех усилиях этого соблазнителя светских дам. Какие бы попытки он ни делал, ему была недоступна простосердечная дикость того, другого, изукрашенного шрамами, который носил на пальцах либо небрежно совал в карман плату за любовь, которой он соизволил кого-либо осчастливить.
В этот момент нечистый ангел с золотым ртом был Северине ближе, чем эти окружавшие ее мужчины, и с губ ее в адрес партнера по танцу готовы были сорваться слова, которые она в мрачном порыве бросила однажды вечером Юссону: "Вы не способны изнасиловать".
Образ Марселя не покидал ее весь вечер. Она все еще оставалась связанной с ним через платье, которое было на ней и которое он снимал с нее, через кожу, которую он ласкал и которую она не стала очищать. Северина чувствовала, что в этот вечер была очень красива, ощущала извращенный восторг от того, что в ней смешались две Северины, и, выходя из ресторана, она обняла Пьера с пылом, который был предназначен не ему одному.
Однако она сильно испугалась, когда почувствовала попятное движение мужа, и на протяжении всего обратного пути почти физически осязала нечто бесформенное и тяжелое, разделявшее их. Всего из-за какой-то секундной оплошности она поставила под угрозу весь свой долгий прилежный труд. Она вновь причинила боль Пьеру.
В полной мере всю неистовую силу своей любви Северина ощущала лишь в часы растроганности или опасности, но сейчас она завладела ею до тоскливой спазмы в груди. Она вдруг осознала, что ходит теперь к госпоже Анаис не ради анонимного сладострастия, а ради Марселя, и что ее тайная жизнь, столь удобно ограниченная стенами дома на улице Вирен, вторгается в другую, посвященную Пьеру, и что этот мутный поток, если его не остановить, грозит унести с собой все. Необходимо было любой ценой залатать прорванную плотину. Опасная трещина возникла из-за Марселя, из-за того, что она так привыкла к нему. Ей надо его забыть. Это будет жертвой, но Северина смирялась с ней, глядя на профиль Пьера, вырисовывавшийся в тени. Итак, она решила подправить ход судьбы.
Госпожа Анаис восприняла решение Северины с удовлетворением, к которому подмешивалась тревога.
– Вам не хочется его видеть, и я вас одобряю, – сказала она. – Мне ничего не известно об этом парне, но я бы предпочла, чтобы он находился где-нибудь в другом месте, а не у меня. Вот только как он воспримет это? Друг Ипполита… ну в конце концов я скажу ему, что вы больны. Может быть, ему надоест ждать.
Четыре дня спустя, когда Северина выходила из дома свиданий, дорогу ей преградил силуэт, который она узнала, даже еще не увидев самого человека, по отбрасываемой им тени. Тень эта была огромной, и молодой женщине показалось, что она затмила собой весь вечерний свет.
– Я провожу тебя немного, – мирно проговорил Ипполит.
От неожиданности Северина утратила способность реагировать. Но когда коротенькая улица Вирен, представлявшаяся Северине чем-то вроде прихожей госпожи Анаис, осталась позади, когда они оказались на площади Сен-Жермен-л'Осеруа, молодая женщина пробудилась словно от какого-то внезапного внутреннего вскрика. Еще бы, ведь она вышла за пределы улицы Вирен и попала туда, где она была воплощением добродетели и нравственного здоровья, туда, где она вновь становилась женой Пьера, – и вдруг она идет в сопровождении посетителя дома госпожи Анаис, да еще какого посетителя! Чтобы не позволить этому ограниченному четырьмя стенами существованию бросить тень на ее обычную жизнь, она отказалась от своего самого знойного наслаждения, и вот эта другая жизнь протягивает к ней свои щупальца, причем не только в виде игры воображения, а приняв вполне реальный облик этого ужасного Ипполита.
Испуг, вызвавший у Северины дрожь, был связан даже не столько с появлением Ипполита, сколько с неумолимой поступью судьбы, которую она попыталась было перекроить на свой лад. Минуту спустя страх уступил место инстинкту самосохранения. Напряженная до предела, готовая взывать о помощи, Северина ринулась к проезжавшему мимо такси. Но тут же споткнулась. На ее плечо легла рука Ипполита, и Северина ощутила тупую безнадежность, какую испытывают каторжники при первых попытках двигаться с цепью на ногах. Тяжесть этой руки тут же истощила всю энергию молодой женщины.