Дневник брата милосердия
Шрифт:
– Какая может быть в старости любовь, только покой или страдание, – неожиданно заявляет она, чем меня очень удивляет – это почти дословно повторённое ей высказывание Сухомлинского, которое приводила в своем отчете наша сестра милосердия Галина С. Звучит разумно, однако что-то в этом есть неправильное – оставляю в памяти пометку задуматься над этим позже.
Спрашивает про меня. Говорит, что я, наверное, молодой. Я себя таковым не считаю, но узнав от Устиньи Яковлевны, что ей уже 104 года, говорю, что по сравнению с ней я вообще – мальчик. Подумать только, 104 года! И такая разумность.
Спрашивает про детей. Про
Наконец мы проваливаемся в реальность под названием Любовь. Я это ощущаю по изменившемуся визуальному ряду, глаза наполняются влагой, готовые и плакать и смеяться одномоментно, а сердце – покоем и принятием всего окружающего. В этом состоянии уже не нужно говорить ничего, но Устиния продолжает рассказывать. Она так напрягает горло, что я начинаю волноваться, как бы она не охрипла после столь длительного монолога. Прикасаюсь к её горлу, хочется, чтобы любовь исцелила все её раны и взвалила на себя все её немощи. Разглаживаю волосы. Она придвинулась к самому краю постели, я же, утомившись за первые полчаса стоять полусогнувшись, взял в коридоре стул и присел возле неё.
Когда забирал стул из коридора, отметил ещё одну интересную особенность – неотвлекаемость. То есть я помнил, что есть соседка за спиной, которой мы мешали своим громким диалогом… и в коридоре, я отметил, тоже кто-то был! но эта поглощенность и сконцентрированность на другом человеке, не давала вниманию перескакивать с предмета на предмет, как это происходит в обыденной жизни. Всё моё существо пребывало в некоем пространстве, центром которого была наша с Устиньей Яковлевной связь – очень крепкая, буквально ощущающаяся упругой.
В своем ограниченном жизненном опыте я могу подобрать только одну аналогию происходящему – общение со старцем о.Иоанном Мироновым – когда с ним общаешься, кажется, что весь мир отодвигается, тускнеет и блекнет и что всё внимание о.Иоанна отдано только тебе, что он на все 100% поглощен только твоими проблемами. Отец Валерий рассказывал, вспоминая, что о.Иоанн Крестьянкин тоже встречал любого незнакомого человека так, словно с нетерпением ждал его много лет подряд. Вот и здесь с нами происходит нечто подобное.
Придвинувшись к Устинье поближе вместе со стулом, я приблизил своё лицо почи вплотную к её лицу; чувствую её подвижные гибкие руки в своих руках… Мы как две закадычные подруги… нет, я как Иоанн Богослов на персях у Христа – пристально внимаю происходящему с нами…
В коридоре раздается шум, голоса и в палату входит Марина К. – её густой баритончик не спутаешь ни с чьим голосом. Не вижу её, но чувствую – происходящее в палате задевает её за живое, однако, вместо того, чтобы тоже погрузиться с нами, присоединиться к происходящему, она выхватывает телефон и пытается запечатлеть в этом мраке то, что её так поразило. Слева и справа от нас 5-7 раз раздается щелчок затвора, вспышки света озаряют лицо насельницы, я понимаю, что кульминация встречи пройдена и начался этап завершения.
Фотографирование меня нисколько не смущает и не нарушает родившейся взаимности, но возникает некоторое сожаление, ибо любовь нельзя понять и удержать, разложив на составные части, а возможно только в ней быть, в нее погрузиться, приняв её целиком. Но я в принципе рад, что Марине также что-то досталось…
Позже, в машине, по дороге на всенощную мы обсуждали с ней открывшееся нам, мы с Лю предположили, что это происходит с сёстрами из-за обета. Марина сказала, что и у неё, несмотря на отсутствие обета, бывают проблески подобного. Думаю, послушание – это ключ к происходящему. И молитвы духовника, конечно. Мы пустое место без этого.
Взгляд со стороны
23 декабря 2017 г., дом семьи Сорокиных
Вечером, когда Марина прислала мне вКонтакте три наши с Устиньей фотографии, я написал ей:
– Что ты такого увидела? Почему вдруг стала фотографировать? Что тебя зацепило?
– То, с какой любовью и лаской Устинья Яковлевна к тебе отнеслась, как сыночком нарекла. Как им, бедным старикам, необходимо внимание. Каково это – пережить своих детей…
– Ну её сыну-то было 70 лет – это немалый срок! И не каждому столько жизни даётся прожить. А внимание нужно любому. И мне. И тебе. Без внимания и любви человек вянет и засыхает, как цветок без влаги.
– Ну вот у вас и было взаимное общение в любви, очень трогательно. А что касательно возраста детей… – его нет. Для матери и 70-летний остаётся все-равно маленьким сыночком, да и что наши года?! Я вот стою перед батюшкой, губки надуваю, капризничаю, чуть ли не ножкой топаю, и понимаю, что мне даже не 18, а все 5.
Спроси любого старика, верит ли он, что ему столько лет? И любой ответит: «Нет, не верю!» Жизнь пролетела незаметно, а у души нет возраста.
– Ты права, Марина. Вставлю твои золотые слова в свой братский дневник!
Для себя отмечаю, что происходящее нельзя назвать моей единоличной фантазией, так как даже такой всегда критично настроенный человек, как Марина К., свидетельствует о подлинности моего опыта.
Осмысление
23 декабря 2017 г., дом семьи Сорокиных
Отметил, что некоторые действия я выполняю под копирку с отцом Валерием, но при этом они доступны осмыслению, наполняются моим личным опытом и пониманием.
Например, то, как я смотрел на Устинью было, – я внезапно осознал, – полной копией того, как о.Валерий смотрит порой на нас. Теперь я воспринял, наконец, что он смотрит на нас из реальности Любви. Умом я и раньше это понимал. Но теперь осознал изнутри, пропустил через себя, прожил, как личный опыт.
Или, когда я сказал Устинье на её замечание, что она не знает, кто такая Марина:
– Это – наш новый повар. Теперь у вас всегда будет вкусно приготовлено, потому что Марина всё, что делает в жизни – делает с душой. И это было сказано мной в интонациях нашего духовника и не было неправдой, а было, – как бы точнее выразиться, – взглядом поверх земного человека на всё то лучшее, что в нём есть и чем он может с Божьей помощью стать. Ранее мне не был доступен подобный взгляд на другого человека.