Дневник Бриджит Джонс
Шрифт:
Понедельник. О, боже. И у меня остается только пять дней, чтобы изучить свежие новости.
12 августа, суббота
129 фунтов (все ещё уважительная причина), порций алкоголя – 3 (оч. хор.), сигарет – 32 (оч. оч. плохо, особенно в первый же день после того, как я бросила курить), калорий – 1800 (хор.), лотерейных билетов – 4 (прекрасно), кол-во прочитанных серьезных статей о последних новостях – 1, 5, звонков по 1471 – 22 (о'кей), минут, потраченных на воображаемые бурные разговоры с Даниелом, – 120 (оч. хор.), минут, проведенных в мечтаниях о том, как Даниел умоляет меня вернуться, – 90 (отлично).
8:30. Все
8:35. Никаких сигарет целый день. Отлично.
8:40. Может, по почте пришло что-нибудь приятное?
8:45. Уф. Ненавистный документ из Агентства социальной безопасности, требуют 1452 фунта. Что? Как это может быть? У меня нет 1452 фунтов. О, боже, нужно покурить, чтобы успокоить нервы. Нельзя. Нельзя.
8:47. Только что выкурила сигарету. Но День борьбы с курением официально не начат, пока я не оделась. Вспомнила вдруг о своем бывшем бойфренде Питере, с которым у меня были конструктивные отношения в течение семи лет, а затем они прекратились по очень серьезной, мучительной причине, которую я никак не могу вспомнить. Время от времени (обычно когда ему не с кем пойти куда-нибудь развлекаться) Питер пытается восстановить наши отношения и говорит, что хочет жениться. Я не заметила, как это произошло, но меня вдруг захватила идея ответить Питеру согласием. Зачем быть несчастной и одинокой, если Питер хочет быть со мной? Быстро нашла телефон, позвонила Питеру и оставила ему сообщение на автоответчике – просто попросила перезвонить, не выкладывая сразу весь свой план о том, как мы проведем остаток жизни вместе и т.д.
13:45. Питер не перезвонил. Теперь все мужчины мне отвратительны, даже Питер.
16:45. Антиникотиновая кампания разбита вдребезги. Питер наконец позвонил.
– Привет, Пчелка (мы так обычно называли друг друга – Шмель и Пчелка). – Я и сам собирался тебе позвонить. У меня хорошие новости. Я женюсь.
Тьфу. Очень неприятное ощущение в области поджелудочной железы. Отходы человеческого производства никогда, никогда не должны встречаться или вступать в брак с другими людьми, а должны давать обет безбрачия до конца своих дней, чтобы нормальные люди всегда могли обращаться к ним за сочувствием в нужде, горе и радости.
– Пчелка? – услышала я голос Шмеля. – Бз-з-з-з-з?
– Извини. – откликнулась я, слабея и сползая по стене. – Я тут… э-э-э… только что увидела аварию из окна.
Я уже была плохим собеседником, однако Шмель минут двадцать изливал на меня потоки информации о ценах на свадебные пирожные, а под конец сообщил:
– Мне пора идти. Мы сегодня готовим колбасу из оленины с можжевеловым соусом и смотрим телек.
Ох. Только что выкурила целую пачку сигарет. Это был акт самоуничтожительного экзистенциального отчаяния. Надеюсь, оба они ожиреют, и их надо будет вытаскивать через окно краном.
17:45. Прилагаю все силы, чтобы сконцентрироваться и вспомнить имена членов теневого кабинета. Пытаюсь таким образом избавиться от чувства неуверенности в себе. Я, конечно, никогда не видела суженую Шмеля, но в воображении у меня возникает огромная тонкая блондинка, похожая на великаншу с крыши, которая каждый день встает в пять утра, идет в спортзал, растирает все тело солью, а потом весь день управляет международным коммерческим банком, и тушь у неё не размазывается.
Начинаю со стыдом понимать, что все эти годы относилась к Питеру несколько свысока просто потому, что сама порвала с ним, – а теперь вот он прекрасненько порывает со мной и женится на заднице Миссис Огромной Валькирии. Вся погружена в болезненные и циничные
18:45. Только я начала смотреть шестичасовые новости, приготовив записную книжку, ворвалась мама с пакетами в руках.
– Так, дорогая, – говорила она, вплывая за мной на кухню, – я принесла тебе вкусный суп и кое-что приличное из моей одежды на понедельник!
Мама была одета в лимонно-зеленый костюм, черные колготки и выходные туфли на высоких каблуках. Она была похожа на Циллу Блэк из «Встречи с незнакомкой».
– Да где у тебя половники? – вскричала она, хлопая дверцами кухонного шкафа. – Ну, честное слово, дорогая! Какой бардак! Так. Теперь, пока я буду подогревать суп, ты проверь, что в сумках.
Решив посмотреть сквозь пальцы на то, что а) на дворе август, б) горячее блюдо, в) почти семь вечера и г) я не хочу никакого супа, я осторожно заглянула в первый пакет, где находилось нечто синтетическое, в складочку, ярко-желтое с терракотовыми листочками.
– Э, мам… – начала я, но тут у неё зазвонило в сумочке.
– А, это наверняка Хулио. Да. Да, – зажав мобильный между плечом и ухом, мама быстро записывала. – Да, да. Примерь, дорогая, – прошептала она. – Да, да. Да. Да.
И вот теперь я пропустила новости, а мама ушла в гости на сыр с вином, оставив меня в таком виде, что я похожа на продавщицу косметики (ярко-синий костюм со скользкой зеленой блузкой и голубые тени до бровей).
– Не будь глупышкой, дорогая, – сказала она на прощание. – Если ты хоть что-нибудь не сделаешь со своей внешностью, ты никогда не найдешь новую работу, не говоря уже о новом бойфренде!
Полночь. После ухода мамы позвонил Том и пригласил меня на вечер, который его друг по школе искусств устраивал в «Саачи-галери». Чтобы развеяться.
– Бриджит, – тревожно пробормотал он, когда мы входили в белый зал, вливаясь в море цветущей молодежи, – ты ведь знаешь, что смеяться над инсталляциями неприлично, правда?
– О'кей, о'кей, – надулась я, – не буду отпускать дурацких шуточек.
Некто по имени Гэв сказал «хай»: около двадцати двух, сексуальный, в мятой расстегнутой сверху рубашке, открывающей могучую грудную клетку, похожую на доску для рубки мяса.
– Это действительно, действительно, действительно потрясающе, – восторгался Гэв. – Это, ну, как бы запятнанная Утопия с такими действительно, действительно интересными отзвуками, ну, как бы потерянной национальной индивидуальности.
Он взволнованно провел нас через огромное белое пространство к рулону туалетной бумаги: он был вывернут наизнанку – бумага внутри, а картон снаружи.
Оба они выжидающе смотрели на меня. А я вдруг почувствовала, что сейчас разревусь. Том засуетился над огромным куском мыла, сильно напоминающим пенис. Гэв уставился на меня.
– Вот это да. Это же, ну, действительно, действительно, действительно бурная… – благоговейно шептал он, пока я моргала, пытаясь сдержать слезы, – реакция.
– Я только схожу в туалет, – всхлипнула я и бросилась мимо сооружения из пакетов с салфетками.
Перед дверью в туалет была очередь, и я, трясясь, встала в нее. Когда уже почти подошла моя очередь, я вдруг почувствовала, как кто-то притронулся к моей руке. Это был Даниел.