Дневник Мата Хари
Шрифт:
О, как захватывающе было рассказывать об этом событии Забавно было видеть, как Вилем сразу утратил все свои хорошие манеры.
— Это не было официальным траханием. (Превосходно — я никогда раньше не употребляла такого вульгарного слова). Я подсмотрела их в оранжерее.
И я рассказала ему все, добавляя кое-какие подробности, чтобы сделать сцену как можно более пикантной. Он был весь внимание. Рассказ чрезвычайно заинтересовал брата, и когда я возобновила свои расспросы, он был готов рассказать все, что знает. Но он не слишком много знал. Он не мог мне точно сказать, как делаются дети, хотя точно знал, что мужчина должен лежать на женщине и втыкать
Однако он рассказал мне все, что знал. Он объяснил мне, что эта штука между ногами у мужчины называется х…, а у женщины — п…; что наш слуга делал с Анти, называется е…, говорят также трахать, и когда мужчина готов и спускает, это значит, что он кончил. Мастурбация у мальчиков называется также онанизмом, но он не думает, что девочки употребляют это слово. — И ты никогда это не пробовала? Ты должна… скажу тебе, ощущение — фантастическое
Это был хороший совет, которому я последовала. Результаты принесли плоды, но совсем не те, каких я ожидала.
Я с нетерпением ждала момента, когда останусь одна. Мне нужно было осмыслить, переварить все, что узнала. И прежде всего я горела желанием последовать совету Вилема — попробовать сделать это самой. Кроме того, я хотела наверстать упущенное, сориентироваться и больше никогда не быть невеждой. Я даже чувствовала стыд, что Вилем и, вполне вероятно, все другие мужчины лучше, чем я сама, знают, что у меня между ног и что с этим делать.
В моей маленькой комнатке, которой я распоряжалась, как своим маленьким королевством, стояло высокое старомодное зеркало. Часто я стояла перед ним и разглядывала себя со всех сторон. При этом я никогда не смотрела на себя голую, мне эта мысль никогда не приходила в голову. Наоборот, когда я была неодетой, я обычно проходила мимо него, смотрела в сторону, прикрывалась носовым платком или чем-нибудь еще, а то и просто рукой, как Афродита, поднимающаяся из морской пены.
На этот раз я придвинула к зеркалу стул, зажгла обе свечи. Тонкие розовые абажуры, которые защищали маленькие огоньки от сквозняков, придавали теплое, почти таинственное сияние моему маленькому королевству. И когда я села на стул, задрав юбку, моя попка ощутила приятный холодок, коснувшись прохладной красной ткани, которой было обито сиденье. (Я была без трусов; возможно, мне слишком рано пришло в голову снимать этот интимный предмет одежды всегда, когда это было можно. Эта привычка часто приносила мне неприятности, когда кто-нибудь из гостей находил мои трусы под подушкой и не знал, что с ними делать).
Я взглянула в зеркало и увидела девочку, которой еще не исполнилось четырнадцати лет, но которая для своего возраста удивительно хорошо оформилась. Задрав юбку, я заметила, что мои ноги имеют привлекательную форму, которая в моей более поздней жизни так соблазняла многих мужчин. Мои раздвинутые бедра вызывающе светились от узкой талии до колен, их длина и изящные формы свидетельствовали о ногах будущей танцовщицы. Мои колени были очень красивы. Недавно об этом сказал один художник, друг моего отца.
Он видел меня, когда я сидела на кушетке, поджав под себя ноги, как я привыкла это делать, и моя короткая юбка открывала икры и колени. Искоса поглядывая на меня, он сказал, что мои колени — это настоящее произведение искусства. При этом он сделал такое выражение лица, как у фавна на письменном столе у моего дяди. Мои длинные ноги и крепкие икры уже были предметом разговоров в городе, и даже домашние шептали за моей спиной: "Она будет сводить мужчин с ума этими ногами"
И действительно, когда я смотрела на них, на эти прямые ноги, свисающие со стула, слушала шелест шелковых чулок, похищенных для этого случая из маминого комода, я живо вообразила, как.поклонники бросаются на колени и протягивают руки к моим соблазнительным икрам. Я высоко подняла одну ногу, так что отражение в зеркале показывало каблук над моей головой — эти черные блестящие туфли я тоже взяла у мамы,- и любовалась изящной округлостью ноги, плавно переходящей в упругую ягодицу.
Когда я снова поставила ногу на пол, какой-то шум сильно напугал меня. Но, не заметив ничего подозрительного, я пододвинула стул еще ближе к зеркалу.
Я стала медленно раздвигать бедра, потому что хотела насладиться каждым моментом и усилить свое возбуждение. Теперь мои бедра были раздвинуты, как страстно протянутые руки. Наконец я увидела голый живот, треугольник завившихся волос и очертания заветной расщелины. Мое желание тайного наслаждения увеличилось до предела. Теперь мне предстояло найти это маленькое место, которое может дать мне, как восхитительный колышек Вилема, столько радостного волнения.
Осторожно, кончиками пальцев я пыталась найти это маленькое отверстие, которое я еще не исследовала, его употребление до этого было важным лишь для определенных функций в уединении туалета. Однако необъяснимый зуд, даже какое-то жжение неумолимо притягивали мое внимание к этому месту.
Когда я, поглаживая свою короткую шерстку, дошла до этого закрытого рта и раздвинула его, открылись маленькие губы, ярко-розовые и блестящие от влаги. Как я сразу заметила, они были невероятно чувствительные, но когда мой указательный палец проник в маленькое отверстие, я почувствовала резкую боль. Она была так сильна, что я сразу отдернула палец.
Вскоре я нащупала одно место, которое было особенно чувствительным к прикосновению. Я непрерывно гладила его своими дрожащими пальцами, пока все мое тело не пронзила сладкая судорога. Оно меня поглотило, потрясло — это невероятно сладкое, никогда прежде не испытанное ощущение. Оно устремлялось по мне горячими струями, в голове гудело, в венах кипела горячая кровь, и я содрогалась, как будто меня пытали каленым железом. Однако ничто в мире не могло бы заставить меня прекратить эту сладостную пытку.
Вначале я даже не заметила, что мой палец стал мокрым, но не от слюны, а от клейких выделений. Даже если бы они не появились, я бы все равно не смогла наслюнявить палец, потому что не могла убрать руку из опасения прервать эти заряды высшего наслаждения, которые, казалось, исходят от всего моего тела, как удары электрического тока. Мой рот высох, мои губы исторгали стонущие звуки, которые я просто не могла остановить.
Не знаю, сколько времени я лихорадочно работала рукой между раздвинутыми бедрами. Они конвульсивно содрогались, и все, что я осознавала,- это нарастающее возбуждение. Я чувствовала себя так, как будто летела в бездонную пропасть. Внезапно мои руки стало сводить судорогой — меня пронзила молния; что-то неведомое заполонило меня, было странное чувство, что меня засасывает смерч, становится то жарко, то холодно, и все это в одно мгновение. Мои пальцы были покрыты остро пахнущей жидкостью. Я вдруг иссякла, почувствовала себя разбитой, голова закружилась, и в этот момент послышался резкий, враждебный голос моего дяди Герарда: