Дневник матери
Шрифт:
После того как она сказала мне об отце-священнике, мне неудобно уже было отказаться от приглашения. Это значило обидеть Симу, а она мне казалась и без того такой несчастной.
Не без трепета вступила я в большой поповский дом. Верх его был отведён под спальни, а низ, довольно мрачный и неприглядный, – под всякого рода чуланы, кухню и столовую.
Едва мы вошли в кухню, как Сима бросилась к квашне и стала сбивать тесто, вылезавшее из неё. Квашня была большая, и Симе с её впалой грудью и слабыми руками нелегко было справиться
В кухню вошёл её отец. Сима познакомила нас. Отец Сергий был высокий костистый старик с такими же обречёнными, как у дочери, глазами. Чёрная ряса болталась на нём.
– Ты, Серафима, ещё одну квашню поставь, – сказал он глухим голосом. – Завтра Покров… Сама знаешь, как просфоры нужны будут.
Сказав это, отец Сергий удалился к себе, наверх. А Сима, покорно вздохнув, принялась ставить ещё одну квашню.
– Вот так и живу, Маша: из кухни да чулана не вылезаю…
На Симе, помимо просфор, лежала ещё и вся остальная работа по дому: стирка, уборка, приготовление еды. В хозяйстве были лошадь, две коровы, куры.
Да, нелегко жилось Симе в доме отца. Недаром у неё был такой измождённый вид.
За столом, во время чая, я имела возможность познакомиться с остальными членами «святого семейства». Брат Симы, отец дьякон, был здоровым красивым парнем лет двадцати семи. Он то и дело пощипывал свою недавно отпущенную бородку. «Дьяконица» была под стать ему: полная, темноглазая, светлокосая, она держала на коленях младенца с перетянутыми ручками и ножками и кормила его грудью.
За столом между «святыми отцами» зашёл спор о том, в какой деревне выгоднее отслужить завтрашнюю обедню. В самом селе церковь была занята под клуб.
Отец Сергий настаивал на одной деревне, а отец дьякон – на другой:
– Чего нам, батя, соваться туда? Кто туда придёт? Одни старухи! Заранее можно сказать, что никакой выручки не будет!
Отец Сергий крякнул, дьякон взглянул на меня и осёкся. Попы переглянулись между собой и замолчали.
А мне было нестерпимо стыдно, точно я увидела «голыми» этих «бессребреников».
Лида была приглашена на свадьбу знакомой девушки. Пришла она домой восторженная, полная впечатлений. Но одно обстоятельство, которое выявилось из её рассказа, заставило меня насторожиться. Оказывается, молодые венчались в церкви. Настояла на этом невеста, она и слышать не хотела о том, чтобы ограничиться загсом. И жених (комсомолец!) не нашёл в себе достаточно мужества и стойкости, чтобы отказать любимой.
Была, к моему удивлению, в церкви и Лида. И когда я выразила своё неодобрение по поводу этого, она умоляюще сказала:
– Ну, мамочка, всё же были там! И, оживлённая, продолжала рассказывать дальше:
– Ты представляешь, мамочка, как там всё было интересно! Пышно, торжественно!
– Хватит! – недовольно прервала я Лиду. – Ты так расписываешь, что, чего доброго, и наша Оля захочет венчаться!
– Ну, уж этого-то вы от меня не дождётесь! – отзывается возмущённая Оля. Поведение сестры ей кажется непростительным.
Церковь не случайно обставляет свои богослужения торжественно, пышно. Она знает, как подействовать на души прихожан.
С детства запомнилась мне какая-то особенная, полная глубокого смысла тишина церкви, в которой гулко разносились даже полушёпотом сказанные слова. Красивое печальное пение на хорах, скорбные, потемневшие лики святых, колеблющееся пламя свечей перед ними, запах ладана – все это действовало на воображение…
У меня нет оснований опасаться за Лиду, восторженный рассказ её о венчании подруги не больше не меньше, как дань впечатлительности, но всё же я считаю необходимым рассеять эти её представления о храме божьем.
И случай к этому скоро представился.
Однажды мы проходили с Лидой мимо маленькой церквушки, о которой я знала все от той же Марии Павловны, что там разыгралась недавно скандальная история: члены церковного совета не поделили между собой выручки. Из церкви доносилось пение, там кого-то отпевали.
– Давай зайдём! – неожиданно для Лиды сказала я.
Она удивлённо вскинула на меня глаза, не понимая, подшучиваю ли я над ней, намекая на участие в свадьбе подруги, или мне в самом деле хочется посмотреть на отличившихся «батюшек».
Мы вошли в церковь и увидели такую картину.
Представьте себе небольшую кладбищенскую церковь. Никаких клиросов, никаких люстр. Аналои покрыты самой обычной клеёнкой, а ведь им положено сверкать богатыми ризами. Так было когда-то даже в нашей маленькой церквушке. Вправо от входа сооружено нечто вроде помоста. На нём грубо сколоченный стол, за которым сидит дядька с опухшим от пьянства лицом и льёт из воска свечи, те самые свечи, которые, по глубокому убеждению верующих, столь угодны богу. Тут же на помосте стоит поганое ведро с воткнутым в него веником.
За вторым столом, чуть поодаль, сидит женщина – казначей и пьёт чай из жестяного чайника. Перед ней лежат счёты. И пока идёт отпевание, она щёлкает костяшками, словно аккомпанируя возгласам священника.
Никакой пышности, никакой торжественности, никаких покровов. Все предельно оголено.
– Не церковь, а обыкновенная артель «Бытуслуги»! – с оттенком удивления и разочарования сказала Лида, когда мы вышли с нею на воздух.
А я подумала, что Лида по существу правильно определила. Церковь всегда была таковой по сути, сопровождая человека на всём его жизненном пути: крестины, свадьба, панихида.