Дневник самоубийцы
Шрифт:
Секс в прихожей, признаться, не то, на что я рассчитывал, но… Да к чёрту романтику! Хватит и ужина при свечах.
Через некоторое время я осознал себя полураздетым среди обуви, тапок и зонтов. Ненасытная валькирия уже отдышалась и знакомилась с обстановкой…
Наш роман длится почти три месяца. Как сейчас помню, с чего всё началось.
Я уставший и раздавленный заливаю горьким кофе выговор начальства. И тут она:
— Ещё кофе?
Я отрываю взгляд от мятой салфетки и понимаю что влюбился. Огромные карие глаза на смуглом личике, пухлые манящие губки, нос с горбинкой и каре цвета вороного крыла.
Верно говорят: «Судьба преподносит дары вовремя». В этом кафе я обедаю каждый день, но заметил очаровательную
— Вам подлить кофе? — повторяет она.
Я молчу. На лице расплывается глупая улыбка, а дальше всё как в любовных романах…
— Ну, где ты там застрял? — раздался из гостиной голос Одиры. — Милый, я требую продолжения! Но сперва душ.
— Ванная прямо по коридору и налево.
Я вошёл в комнату и улыбнулся. Она ответила, но вдруг нахмурилась.
— Не смотри, я растрёпанная!
— Ты прекрасна, — я улыбнулся ещё шире. — Полотенце на вешалке.
Пока она плескалась, напевая что-то о море, я на скорую руку прибрался. Честно сказать, не ожидал такого продолжения свидания. Обычно я провожал Одиру домой, мы целовались в подъезде, но сегодня после бутылки полусухого она вдруг заявила: «Хочу видеть, как ты живёшь». Сами понимаете, отказать я не мог.
— Продолжим?
Моя кареглазая хищница игриво провела пальчиком по полотенцу, прикрывшему аппетитную грудь. Я пробежался взглядом от шеи до босых ступней и поток крови, покидающий мозг шепнул: «Пожалуй, да».
— Ты не против, если я тоже ополоснусь? — фраза далась мне не легко, но Одира не обиделась.
— Только не долго, — она скинула полотенце и плюхнулась на кровать, — не то продолжу без тебя.
Когда я вернулся, Одира сидела на подоконнике и читала какую-то тетрадь. Полотенце вновь заняло своё место. Я подошёл ближе. Она прервала чтение и с грустью сказала:
— Жаль этого Истера Линн. Вроде только-только начал новую жизнь, удачное свидание с умной девушкой и опять неприятные вести. Неудивительно, что он перестал писать.
Я не сразу понял, о чём идёт речь. Прошёл почти год с того момента как дневник нашёл пристанище на каминной полке, но несмотря на это память царапнула нестыковка.
— Постой, какие неприятные вести? Мне помнится, в последней записи Истер предвкушал свидание.
— Нет-нет, — Одира мягким движением откинула волосы за ухо, — это не последняя запись. Дальше он повествует о чудесном ужине в ресторане, а потом идёт запись о его матери.
— А что не так с его матерью? — машинально поинтересовался я.
— Она при смерти, — Одира отложила тетрадь и словно кошка соскользнула с подоконника. — Ну да ладно. Надеюсь, в остальном у него всё сложилось. У нас, если помнишь, незавершённое дельце.
Она озорно подмигнула, и мы принялись целоваться.
Бессмыслица конечно, но я не мог сосредоточиться. Неужели память меня подводит? Я не раз и не два пролистывал дневник и могу с уверенностью сказать, что ни о состоявшемся свидании, ни тем более о матери Истера Линн не было написано ни единой строчки.
В конце концов, Одира заметила моё состояние и отстранилась.
— Что-то не так?
— Всё великолепно, — соврал я. — До жути хочу вина. Тебе принести? — она кивнула и, расслабившись, легла на кровать.
Я схватил с подоконника дневник и выскочил из комнаты. На кухне достал из винницы бутылку, нашёл штопор и, скользя взглядом по незнакомым строкам, стал медленно вкручивать спираль в скрипучую пробку.
«Дружище, по-моему, я самый счастливый человек на свете! Уже и не помню, когда был столь же счастлив. Наверно только в объятиях моей Иллы.
Жаль прошлое не воротишь…
Но что я всё о грустном? У нас было свидание!
Вечер прошёл великолепно. Я заехал за ней на такси, и мы отправились в Эпран — весьма дорогой ресторан, надо сказать. Но это не важно. Главное я был на высоте.
Весь вечер юмор каскадом лился из моих уст, и её заливистый смех был мне наградой. Мы говорили обо всём — от классической литературы, до погоды на будущую неделю. Оказывается у нас столько общих интересов, что диву даёшься, как мы не встретились раньше.
А закончился вечер пышным мороженым в хрустальных вазочках, которое мы ели на набережной. Я накинул пиджак ей на плечи, и мы делились заветными мечтами, глядя на чёрное зеркало реки.
А потом такси домчало нас до её дома, и робкий поцелуй в щёку сказал мне, что вечер удался».
Пробка едва слышно хлопнула, и вино пролилось в бокалы. Могу поклясться, раньше этой записи не видел. Я перелистнул страницу и увидел ещё одну. Очень странно. Быть может, листы склеились?
Ладно, разберусь позже. Нельзя заставлять девушку ждать…
Одира уехала засветло. Проводив, я вернулся в кровать, но сон улетучился вместе с её парфюмом. Тогда я принял душ и решил заварить арабику.
На кухне распахнутыми страницами меня встретил дневник Истера Линн. Перелив содержимое турки в чашку, я расположился за столом и зашелестел страницами.
Так и есть, запись о предстоящем свидании оказалась не последней. За ней следовала пустая страница (видимо они всё же склеились) и два письма мнимому другу. Одно я прочёл вчера, но другое…
«Правду говорят, не бывает безграничного счастья. Лишь блаженные проживают век ровно. А обычный человек, каким бы праведным не был, рано или поздно проходит сквозь лишения. Будь то утрата близкого, или потеря ценностей, неважно — душевные терзания едины. Они напрямую зависят от степени привязанности или родства. Кто-то из-за кошелька лезет в петлю, а кто-то волком воет, лишившись близкого.
Так было со мной, когда я увидел Иллу под колёсами грузовика. Так было и вчера после прочтения телеграммы. Женщина, которую я всю жизнь считал святой, при смерти.
Мама…
Она никогда не говорила, что больна. Наверно не хотела расстраивать. Что ж, это её выбор. Назад не отыграть.
Не знаю, что и думать. С одной стороны злюсь на неё за это молчание. Ведь скажи мама раньше что больна, мы бы нашли клинику, врача, лекарства… С другой понимаю — ничего бы этого не было. После смерти отца, когда за долги забрали дом и арестовали счёт, мы берегли каждую монету. А после гибели Иллы я впал в депрессию, бросил работу, и денег не стало вовсе.
Возможно, моё состояние и повлияло на её решение скрыть болезнь. Больше года я был депрессивным эгоистом и не видел, как увядает мать. Даже вспоминать противно.
Билеты куплены, завтра же лечу домой и буду рядом, сколько потребуется…»
Я тщательно пролистал дневник, но ни новых записей, ни склеенных страниц не обнаружил. Одира была права, жизнь Истера только-только стала налаживаться и снова удар.
Но на то она и жизнь, чтобы преподносить сюрпризы. Только в фильмах бывает «долго и счастливо». В реальном мире за белой полосой следует чёрное шоссе, а после смерть ставит точку.
Ещё раз, пролистнув тетрадь, я вернул её на каминную полку. Не знаю почему, но прятать в чулан не хотелось. Дневник стал частью интерьера наряду со статуэтками, часами и картинами. Как ни странно, но подобные «пылесборники» и наполняют дом уютом. Особенно дом холостяка…