Дневники 1928-1929
Шрифт:
На прощанье его невестка, тоже почти старуха, сказала: «Ну, дай вам Бог! — и спохватилась: — Что это я, дура: вы, может быть, это не любите». — «Бога? — сказал я, — ну, что ты, видишь, я пожилой человек». — «Понимаю, пожилой человек, — ответила женщина — не вы, а может быть, служба не дозволяет».
Потом на обратном пути на большаке мне встретилась женщина какого-то нехорошего, нечистого вида, упала передо мной на колени и сказала:
— Не знаю вашего имени и отчества, простите меня, помогите: деверь выгнал из дому.
Я посоветовал сходить к председателю.
— Была, не идет.
Что я мог тут сделать! Стал размышлять: деверь, это брат ее мужа, она вдова. Наверно, требовала себе по новым законам права, часть дома, хозяйство в отдел, а он выгнал. Тут и Соломон запутается.
Натаска мало дала нового, а чего, чего я ни придумывал, что Кенту возьму из-под стойки и Нерль пущу, то пущу Нерль к подводке Кенты и мало ли что, все замечаю и все придумываю. След остается на траве и сколько-то времени держится, а мысль моя неотрывная не оставляет видимого следа ни на чем, и только много спустя вдруг окажется: собака пошла по бекасу. Я слежу в этот раз больше не за собакой, а за собой, чтобы на белых страницах это «вдруг» раскрыть читателю-охотнику длинным затейливым следом. Вот Кента причуяла свежий след бекаса и повела. Я люблю эту ее подводку, пожалуй, больше даже, чем когда она на всем скаку схватит по ветру запах бекаса, вытянется и поведет с высоко поднятой головой к маленькой птице далеко от нее загражденной травой, воткнет нос в грязь.
По свежему следу Кента ведет, не тыкаясь носом в след, не шьет как машинка, а понюхает и осторожно поднимет из-за кочки голову: «не пахнет ли там?» Не пахнет, и опять пройдет немного с опущенной в след головой, завернет в сторону, потеряет, вернется назад, быстро проверит кружком опять <1 нрзб.>, опять продвигается и высунет нос из травы вверх. Причуяла! Черепашьим шагом идет, почти что ползет. В это время я подвожу к ней Нерль, она натягивает поводок, я слегка ее хлыстиком, и она ведет совершенно той же манерой, как Кента, так же и стала, когда осока поредела, снизилась, так же как будто подумала: «Не тут ли на плешине сидит он?» Кента осторожно поднимается, выглядывает: «На плешине нет ничего». А Нерль тоже так подняла голову, но у Кенты огонь в глазах, а у Нерли тускло: она все проделывает лишь подражая. Кента ничего не заметила на плешине и проходит ее глазами, устремленными в следующую за плешиной густую осоку. Нерль заметила что-то белое и глаза устремила туда, на белое. И когда мы с таким волнением переходим плешину, вдруг схватывает: белое — это косточка. С отвращением представляется холодная любовь, в которой продажная женщина у распаленного блудника требует деньги вперед…
Вместо бекаса (после оказалось: был и бекас) поднимается матка чирок-трескучка и садится от нас в десяти шагах, потом опять поднимается и садится с другой стороны. Отвратительное впечатление от наскока во время страстной подводки Кенты не дает мне покоя. Я хочу втравить Нерль в охоту по-настоящему. Привязываю Кенту и пускаю Нерль на трескуниху. Я останавливаю ее свистком и криком, она пытается бежать. Трескуниха от свистка и крика удаляется на сверкающий вдали плес. Я вижу ее там, а Нерль снизу не видит и страстно рыщет, вот как страстно: попадись теперь косточка — она и не подумает. После того я пускаю ее в другое место, и она беспрерывно, страстно разыскивает бекасов, но, учуивая следы, она никак не может применить виденное у матери, и бекасы улетают, и она о них вовсе не знает.
Очень скучно! Беру Нерль и пускаю Кенту… Мне надо непременно найти, наконец, выводку и проделать с Нерлью на молодых, которые должны подпустить ее ближе, чем старые. Но вот уже неделя прошла, а я видел только один раз матку с бекасами и то в лесу. Обычно весной выводки бекасов бывают на полянах в болотных кустах. Теперь в такое необычайно водливое лето все эти кусты залиты водой, там выше колена, какой может быть там выводок. Что же, погибли гнезда от воды или бекасы выбрали себе другое болото с сухими огарками?
Близко возле деревни оказалось такое болотце, величиной меньше десятины, но представляющее из себя в миниатюре картину огромного мохового болота. Оно окружено мокрым осоковым поясом в какой-нибудь десяток-два саженей, с кустарниками ольхи, ивы совершенно как в моховых приболотицах. Посередине редкие березки и сосенки, на больших, как стол, моховых клюквенных кочках. Между кочками по этому времени тоже вода. В приболотице Кента прихватила бекаса и привела в мох. Под конец она стала, долго думала, как подойти ближе за сидящим за широкой кочкой бекасом. Наконец она выдумала тихонько, снизившись до последней возможности, подползти коридором между кочками. Я с интересом следил за ней и забыл натянуть поводок Нерли. Она в это время тоже надумала свое и влезла на кочку. Бекас вылетел и с криком те-ке-те-ке! опустился недалеко. Значит, это была матка, и у нее тут были молодые, а может быть, и запоздалые яйца. Стало жарко, слепни закусали собак, и мы не могли больше искать. В другой раз хорошо бы проверить Шепелевское болото.
Утки. Гнезда уток потому выходят далеко от родных плесов, где-то в лесах и болотах, что все это пространство между озером и местами гнездований бывает залито водой.
Говорят, что на южном плесе живут свои утки, и они жили бы, не мешаясь с другими, если бы их не гоняли охотники.
Письмо Зуеву (Москва, Никольская, 15. Сапожная мастерская).
В сапожную мастерскую Зуева.
Согласно вашему объявлению в «Охотничьей газете» и рекомендации «Московского Охотника» я весной этого года перед Пасхой купил у Вас охотничьи сапоги за 57 руб. Продавал мне их Ваш мастер.
После трех небольших весенних прогулок у меня явилось подозрение относительно прочности задника в правом сапоге, но я оставил этот вопрос до начала натаски собак и больше не носил сапоги весной.
Со 2-го Июля с. г. я начал натаску собак в болоте по пяти часов каждый день. Через неделю (9-го Июля) правый сапог сбился определенно и стал пропускать воду. По замечанию местного сапожника задник в правом сапоге неправильно затянут, и весь сапог был поставлен криво на колодке. Кроме того, материал задника, верней всего, очень слаб и весь товар среднего качества.
Перед этой покупкой Ваших сапог у меня были сапоги, сделанные Сергиевской артелью, и носились два года, не пропуская воды. Стоили они 27 рублей. И теперь они стоят там столько же, но готовых нет, а перед Пасхой они не брали заказ, почему я и купил у Вас сапоги.
В настоящее время я живу в болотах в 40 верстах от Сергиева и не буду иметь возможности приехать в Москву до конца охоты в Октябре. Я заказываю себе сапоги здесь, а Ваши откладываю, на сохранение. Они имеют вид совершенно новых, кроме сбитого задника и внутренней течи.
Будьте добры в течение двухнедельного срока ответить мне, согласны ли Вы признать возможную ошибку Вашего мастера в продаже негодных сапог и обещаетесь ли в Октябре по осмотре заменить их другими самого высокого, соответствующим цене, качества.
Если Вы не дадите ответа, то, не имея возможности сейчас подать в суд, я зарегистрирую этот факт для предупреждения других охотников в этой же самой газете «Московского Охотника», где Вы сделали свою публикацию, и передам сапоги на хранение местным властям до Октября с соответствующим замечанием о них местных экспертов.