Дневники исследователя Африки
Шрифт:
25 ноября. На третий день бабемба держались поодаль; арабы думают, что будет хорошо, если нам удастся выбраться отсюда невредимыми. В ночь на 23-е послали к Сеиду бин Хабибу людей за порохом и подмогой. Мохамад Богариб не желает брать на себя ответственность за войну: он винит в происшедшем Мпамари, а Мпамари – его. Я сказал Мохамаду, что война, несомненно, дело его рук, поскольку Бин Джума его человек, а он, Мохамад, одобрил захват женщин.
Ему это не нравится, но это правда. Ведь он не напал бы на деревню Касембе, или Моамбы, или Чикумби, как он напал на эту деревню вождя Чапи.
27 ноября. От Муабо пришли два человека для переговоров. Один из них сказал, что был на южном конце деревни в самом начале этой истории и слышал, как один человек сказал другому: «Мо пиге» («застрели его»). Мпамари произнес длинную оправдательную речь, но все это было повторением той же вечной истории о беглых рабах. Работорговцы не могут помешать рабам убегать и нахально убеждены, что местные жители должны их ловить и быть, таким образом, их покорными слугами и преследовать своих соотечественников. Если рабовладельцы не могут сохранить своих рабов, зачем покупать их, зачем класть свои деньги в дырявый мешок?
Я предложил Мохамаду Богарибу отослать назад женщин, захваченных Бин Джумой, чтобы показать бабемба, что он не одобряет этого поступка и готов мириться, но ему это показалось слишком унизительным; я добавил, что эти рабы обошлись в четыре бочки пороха, т. е. в сто шестьдесят долларов, тогда как при законной покупке рабы стоили бы ему по восемь или десять ярдов коленкора каждый. По окончании речи Мпамари людям Муабо показали четыре бочки пороха и Коран, чтобы внушить мысль о великой мощи арабов.
28–29 ноября. Предполагается двинуться на север и пробиться, если удастся, силой, но все понимают, что это создало бы отличную возможность для рабов убежать, а они, конечно, не замедлят воспользоваться ею. Вопрос, таким образом, становится серьезным, и арабы ищут на него ответа в Коране.
30 ноября. Послали к Муабо людей просить о праве прохода или, говоря проще, об охране с его стороны. Мпамари заявляет, что он ко всему этому делу совершенно непричастен.
1 декабря 1868 г. Опять приходили люди от Муабо. Он был бы рад помочь помириться с Чапи!
2 декабря. Задержка меня очень беспокоит. Муабо прислал в знак предложения мира трех рабов – штраф, наложенный на себя добровольно; но Муабо находится к югу от нас, а мы хотим идти на север.
3 декабря. Сегодня отправился отряд очистить путь на север, однако бабемба горячо встретили его… стрелами. Отряд вернулся с одной захваченной женщиной; люди говорят, что убили одного мужчину. Один из них ранен, многие были в опасном положении. Другой отряд ходил на восток, в них тоже стреляли, есть раненые.
4 декабря. На восток отправился отряд и рад был спастись от бабемба бегством. То же произошло и на западе, а сегодня (5-го) созвали всех людей усиливать укрепления из опасения, что враг неожиданно может войти в деревню.
Рабы, несомненно, разбежались бы, и винить их за это нелепо. Мпамари предложил выступить на север ночью, но его люди возражали, так как даже детский плач мог бы разбудить бабемба и они обнаружили бы пытающихся от них удрать. Поэтому в конце концов Мпамари послал к Сеиду спросить его, что делать – отступать днем или ночью. Вероятно, он также упрашивал Сеида прийти и защитить его.
В этих местах в каждой деревне можно найти деревянного идола; черты лица, татуировка и прическа воспроизводят внешность жителей; для некоторых идолов строят маленькие хижины, другие стоят в обычных жилищах. Бабемба называют их нкиси (арабы произносят это санкан); народ Руа одного идола называет калуби, во множественном числе – талуби. Идолам подносят помбе, муку, бханг (индийскую коноплю), табак и разводят для них костер, чтобы они могли курить у огня. Идолы эти изображают умерших отца или мать, и предполагается, что родители довольны подношениями этим изображениям, но все жители отрицают, что молятся идолам. У Касембе много этих нкиси.
Когда Касембе выступает в поход, одного из них, длинноволосого, по имени Мотамбо, несут впереди. Иногда идолы носят имена умерших вождей. Я не встретил никого, кто смог бы мне объяснить, молятся ли когда-нибудь этим идолам. Арабы, знающие языки африканцев, говорят, что у них нет молитв и они думают, что со смертью наступает полный конец человека; впрочем, некоторые факты заставляют меня думать, что мнение арабов ошибочно. Рабы, подражая своим господам, насмехаются над соотечественниками и не высказывают настоящих мыслей. Один раб сказал мне, что они веруют в два верховных существа – Реза вверху, убивающего людей, и Реза внизу, уносящего их после смерти.
6 декабря. От Сеида бин Хабиба пришли десять человек и принесли письмо, содержание которого ни Мпамари, ни Мохамад не хотят сообщать. Некоторые думают (и это весьма вероятно), что он спрашивает: «Зачем вы начали войну, если собирались так скоро уходить? Разве вы не знали, что население страны воспользуется тем, что вы в походе будете обременены женщинами и рабами?»
Мохамад Богариб пригласил меня, чтобы спросить, какой совет я могу ему подать, так как его собственные соображения и уловки оказались бесполезными, и он теперь не знает, что делать. Ваньямвези угрожают уйти ночью, покинув его, так как они в ярости против бабемба и обижены тем, что арабы не помогают отомстить им.
Я избегал давать какие-либо советы, но все же сказал, что, будь я на его месте, я бы уже давно отослал пленниц Бин Джумы, чтобы показать, что не одобряю его поступка, с которого началась война, и готов помириться с Чапи. Он ответил, что не знал о намерении Бин Джумы захватить этих людей. Бин Джума будто бы встретил африканцев с рыбой и отобрал силой десять рыб. Африканцы в отместку захватили трех рабов ваньямвези, и Бин Джума уплатил за рыб штраф, дав одного раба. Но Мохамад будто бы и об этом деле ничего не знал. Я, однако, держусь того мнения, что Мохамад отлично знал об обоих делах, и гарцевание Мпамари перед строем показывает, что он тоже все знал, хотя теперь и отрицает это.