Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
23 января/5 февраля 1902. Среда.
Иван Момосе, семинарист шестого класса, уже двадцатилетний, влюбился в учительницу Женской школы Екатерину Накаи (дочь Маленды) и стал писать ей письма. Это открылось, и ученики Семинарии потребовали его исключения; но он расплакался и выпросил себе прощение. Это было перед Новым Годом. А сегодня Иван Акимович Сенума пришел ко мне с новым его письмом к Накаи: та, получивши, передала его начальнице школы Елисавете Котама, а она — Сенума. «Что делать с Момосе?» — спросил Иван Акимович. «Приходится, стало быть, исключить», ответил я с первого слова; но, прочитавши письмо, раздумал, — письмо человека, настроенного к служению Церкви, и не заключает ничего дурного, кроме крайней влюбленности писавшего. Жаль стало
24 января/6 февраля 1902. Четверг.
Был Стефан Доде; предпринимает сказать речь своим бывшим подданным о христианстве — так рассказать ее содержание и попросить молитвы об успешности ее. В субботу они — три брата Доде и племянник, глава их фамилии, — делают собрание для главных из своих бывших кароо и керай, соберется человек сто пятьдесят — тут будут и довольно важные ныне военные и гражданские чины, и большие купцы, и простые дворяне, и студенты. Все, конечно, еще любят и чтут своих бывших князей, все интересуются здоровьем младшего из них (Стефана) и будут очень порадованы видеть его не очень слабым, а бодрым и радостным. Он их встретит и приветствием, скажет о любви вообще, перейдет к христианской и, по внушению ее, предложит им всем источник своего утешения, радости и счастия, именно христианскую веру; расскажет свой душевный опыт — что он искал успокоения в буддизме — не нашел; перешел к христианству — на протестантстве тоже не успокоился, а обрел покой в единой истинной вере — православной, и теперь, несмотря на свою чахотку, живет радостно, вполне предав себя воле Божией и готовый умереть хоть сегодня, если то угодно Ему.
В заключение речи он раздаст всем по книжке «е-ире сейкёо дайи» (иллюстрированная брошюра «Сущность Православной веры») с прибавлением листа с адресами в Токио всех служащих Церкви, чтобы каждый знал, где найти дальнейшее научение вере, если пожелает его; для чего снабдился отсюда ста пятьюдесятью брошюрами и ста пятьюдесятью листами адресов. Надеется, что хоть маленькая польза от его речи будет, хоть некоторые брошенные семена не пропадут даром. Сам он в таком радостном и благочестивом настроении, что радостно смотреть на него. Истинно, благодать Божия осеняет его. Помоги ему, Господи!
По дальнейшему исследованию начальника Семинарии Сенума о Момосе оказывается, что воспитанница Екатерина Накаи совсем не так невинна, как я думал: она первая вызвала Момосе на переписку; она же и ныне вызвала его на теперешнее письмо, сама потом почему–то и предав его, отнесши его письмо к начальнице школы и зарекшись, что она знать не знает, почему он пишет ей. Ее письмо Момосе сжег, и потому она не может быть с поличным уличена во лжи; но упоминаемый в письме Момосе подарок ее («письмо и подарок ваш получены мною»), сохранился; подарок этот — почтовые марки на шестьдесят сен; часть их Момосе уже издержал, большую часть представил Ивану Акимовичу для возвращения Екатерине. Призвал я воспитательницу ее — Евфимию Ито, и строго наказал внушить Екатерине, что такими поступками она может испортить всю свою будущность, и потому чтоб вперед отнюдь этого не было, и так далее. Боюсь, как бы не было беды с этою полуяпонкой- полушведкой. Японки куда как скромнее ее!
(Екатерина оказалась невиновною. Смотри запись 26 февраля старого стиля).
25 января/7 февраля 1902. Пятница.
О. Матфей Кагета пишет о смерти и погребении старика Якова Тото, достойнейшего из христиан Оказаки; его
Моисей Минато с Сикотана извещает, что бонза бежит оттуда: все старания его совратить наших христиан–курильцев оказались тщетными. «Так воссияла твердость веры воспитанников Пресвященного Иннокентия» (после — Митрополита Московского), — прибавляет Моисей. Об одном скорбит Моисей — в избытке женского пола: мужчин двадцать четыре, а женщин сорок, а выдавать не за кого — японцы не берут, да и нет там таких японцев, которым надо было бы жениться, — остров уединенный.
От часу не легче со школами! Ученик Катихизаторской школы Сайто (из протестантов) принес бумагу, в которой описывает своего товарища Хане (первого ученика в низшем классе) такими чертами, что хоть на виселицу его! «Он атеист, развратитель, обманщик, живет здесь только как на временной квартире, пока найдет выгодное место, от всех деньги вымогает, жену бросил» и прочее, и прочее. И требует исключения его из школы. Я передал письмо заведующему Катихизаторской школой о. Феодору Мидзуно для исследования.
26 января/8 февраля 1902. Суббота.
О. Петр Сасагава пишет, что учитель пения Яков Маедако совсем изленился учить пению желающих петь в Церкви в Сендае. Это он пишет по условию со мною, сделанному летом, когда он приходил на Собор сюда и жаловался на леность Маедако; я сказал ему тогда, что он, о. Петр, должен требовать от своего причетника доброй службы; если же после всех выговоров и требований Маедако окажется неисправляющимся, то пусть пишет ко мне; Маедако будет наказан вычетом из жалования. Почему теперь и пишется Якову Маедако, что за его леность удерживается у него половина жалования (с третьего месяца); а если не исправится, то совсем будет отставлен от службы.
О. Феодор Мидзуно и начальник Семинарии Сенума — оба свидетельствуют, что ученик Сайто налгал на Хане — почти все Неправда, что взнесено на Хане в его письме. Посему донос его оставлен без последствий. Хане в негодовании на того, кто так отозвался о нем, но ему не сказали, кто. До чего Катихизаторская школа оскудела добрыми учениками!
27 января/9 февраля 1902. Воскресенье.
Погода прекрасная. В Церкви еще больше, чем в прошлое воскресенье, было матросов с «Петропавловска» и «Полтавы», но офицеров никогда ни одного — интеллигенты!
После Литургии были Доде — Стефан и Лука. Первый совершенно счастлив своей вчерашней речью к собранию своих «кераев»: слушали с глубоким вниманием, розданную потом книжку о Православии приняли с уважением; Стефан уверен, что больший или меньший плод речи будет, и об этом только говорил сегодня.
Заходил еще из Церкви христианин из Нагано. Спрашиваю у него:
— А у вас в Церкви каждое воскресенье совершается Литургия?
— Нет, в месяц разве раз бывает.
— Отчего же? Просфор, может быть, трудно готовить?
— За просфорами остановки не бывает.
— Петь некому?
— Певчих человек восемь.
— Так отчего же не служится Литургия?
Он промолчал, а я подумал: вот что значит — некому наблюсти за священниками, нет благочинного! Священник ленится себе препокойно, и побудить его некому.
Был христианин из Кусиро, в Хоккайдо, излагал следующее: продается там дом, ныне нанимаемый под Церковь и квартиру катихизатора, с землею, на которой стоит. Земли 80 цубо, постройки 39 татами; продается все за пятьсот ен. Из сей суммы сто ен жертвует Антипа Фудзивара, наиболее состоятельный из тамошних христиан, пятьдесят ен все другие христиане (которых и всего–то там семь домов); двести ен надеются в два года выплатить посредством лотереи «мудзин»; пятьдесят ен — выторговать у продающих, а сто ен просят у Миссии. Теперь от Миссии идет ежемесячно пять ен на плату за церковный дом — так соединить плату двадцати месяцев и отдать им разом, с чем вместе прекратится ежемесячный расход Миссии навсегда. По выплате долга это недвижимое церковное имущество в Кусиро будет переведено на имя священника, пока же будет значиться за Антипой Фудзивара. Я согласился.