Дневники военных лет (1943, 1945 годы)
Шрифт:
Входит Фриче - в сером пальто, в очках. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик - рядом... Ждут... Наши заняты своими делами принимают сообщения разведотдела.
Соколовский (входя, к Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану.
Фpиче; Немецкие полицейские органы разбежалась, но можно их вновь собрать.
Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. Нас интересуют чиновники,
Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы?
Соколовский. И наши отдельные бойцы, и немецкое население, и некоторые немецкие военные элементы могут проявить жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное.
Фриче. Ja, moglich{225}...
Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант города Берлина - генерал Берзарин. Есть районные коменданты. Все делается, меры приняты. Есть ля у вас другие пожелания?
Фриче. Я вам написал письмо, как последний ответственный представитель правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие.
Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен.
Фриче. Я бы хотел расширить документ и хотел бы связаться с Деницем.
Соколовский. Ваш документ отправлен маршалу Жукову, а на дальнейшее мы не уполномочены, в частности на вашу связь с Деницем. Ответ от маршала Жукова последует, и, может быть, вас пригласят для беседы. Кто из других крупных чиновников остался в Берлина? Фриче. Я не знаю.
Соколовский. Ну, что ж - у нас всё. Фриче. Где я должен находиться?
Соколовский. Здесь. Ждите ответа маршала Жукова.
(Фриче уводят. У нас явное недоверие - не подставное ли это лицо? Входит Чуйков: "Ну, где этот Фуше или как его там?" Соколовский рассказывает ему о разговора с Фриче.)
Чуйков. Наши охраняют правительственные учреждения. Уже в 10 утра Дениц обратился к армии и народу: он берет руководство и продолжает до конца борьбу с большевизмом, а также с англичанами и американцами, если она будут мешать. Но нам он не страшен - кишка тонка! (Смеется.) Гиммлера Дениц объявил предателем. Таким образом, Берлин капитулировал отдельно. Может быть, Гитлер ушел в подполье? В общем, мы их доконали. Какой же у них развал и политический разброд, если Геббельс хотел ориентироваться на нас! (Смех.)
(Чуйков по телефону проверяет, взят ли Рейхстаг.)
Чуйков (к нам). Стрельба в центре еще продолжается. Рейхстаг подожжен немцами.
(Проверяет, как дела в имперской канцелярии. Входит Белявский.)
Соколовский. Кто поджег Рейхстаг?
Белявский. Там шел бой - не все сразу капитулировали.
(Звонок: части Гвардейской армии Чуйкова встретились с Ударной армией Кузнецова.)
Галаджев. Наступает конец войны.
Чуйков. Да, закурим
Ну, сегодня в Москве дадут салют - необычайный!
Какое будет ликование в СССР! Может быть демонстрация, народ погуляет! Пора!..
Германское руководство распадается. Несомненны отдельные очаги сопротивления, но после капитуляции Берлина - падут и Бреслау и другие города. Документ Вейдлинга надо как можно скорее широко опубликовать для немцев.
Как все просто... Какое-то странное ощущение свершенности и конца войны. Особой торжественности, которой мы ждали от взятия Берлина, от победы - нет. Пройден слишком большой и трудный путь!
Немедленно встанет новая труднейшая задача - все привести к порядку, к норме.
Чуйков идет бриться. Галаджев, Пронин, Семенов и Скосырев говорят о предстоящей работе в частях, о необходимости отметить победу, дать людям разрядку.
Чуйков (входит):
– Где Блантер? Вот сыграл бы гвардейский марш!
– Генералы вспоминают о 15 апреля - начале битвы за Берлин... Обсуждают - какое впечатление произведет на весь мир весть о падении столицы Германии.
Солдаты шумят:
– Война кончилась!
– Экскурсию бы по Берлину!
У меня сверхнапряжение: только воля и нервы. Рука болит невозможно, до судорог. Пишу почти беспрерывно вторые сутки. Взят Берлин!.. Обдумываю как описать это. Нужен очерк в "Правду", но что втиснешь в семь-восемь страничек?
Прощаюсь с товарищами, благодарю за оказанные мне честь ж доверие.
Еду к себе, на Вальдштрассе, 35.
Помылся, побрился. Хожу по саду... Внутри что-то нервное, огромное - и ощущение близкого мира, и свое, личное.
Как я приеду в Москву? Что будет там?..
Очерк в "Правду" готов.
Зовут обедать. Все - за столом. Чуйков встает мне навстречу. Все взвинчены, все устали, но бодры.
Чуйков расстегнул ворот... Он внутренне удовлетворен. Поднял бокал, говорил от души о своем пути от Сталинграда до Берлина, о беседе с товарищами Хрущевым и Еременко в 1942 году, о своей боли за все пережитое Россией, о партии... Целует боевых друзей, подходит ко мне:
– Всеволод, ты все пережил вместе с нами. Руку.
Крепко обнялись...
Ждем приказа о падении Берлина. Беседы... Они несколько сумбурны, но это так естественно для людей, вдруг остановившихся с бешеного хода!
Зашли к Вайнрубу (по дороге отправил в Москву две телефонограммы). Всюду веселятся, русские пляски, песни, музыка.
(Не расстаюсь с блокнотом и на ходу, почти по инерции, продолжаю записывать все - каждое мгновение.)
Пьем чай, уже все трезвы. Сидим до 2 часов ночи.
Нужен отдых, у всех переходное состояние: некоторые веселы, другие задумчивы...