Дневники Зевса
Шрифт:
— Ступай, моя возлюбленная, и жди его в своем храме на берегу Сефиса; ибо Девкалион — праведник и потому в первую очередь захочет узнать веление Закона. Дай ему то, что он попросит. Пусть с тобою пойдет Гермес.
В самом деле, Девкалион, увязая по колено в желтоватом иле, направился к храму Фемиды. Он едва узнал его просевшие стены, обрушившийся фронтон, намокший и холодный алтарь. Они с женой вскарабкались по ступеням и пали ниц. Девкалион сказал:
— О богиня! Продиктуй мне свои повеления, ибо человек никогда не нуждается в правилах больше, чем когда предоставлен самому себе.
И тут посреди храма явились Гермес с Фемидой, оба
— Выскажи свое желание, Девкалион, — повелел Гермес, — и оно будет исполнено. Так решил мой отец.
Девкалион мог бы ответить: «Сделай меня подобным вам, возьми меня к богам, и пусть этот кошмар закончится». Я ведь обещал, и я бы выполнил это.
Но нет, Девкалиону нравился его человеческий удел.
— Я бы хотел, — начал он, — чтобы мы больше не оставались одни. Я бы хотел товарищей. Пусть человеческий род возобновится.
Тогда Фемида, пристально вглядываясь в даль времен, изрекла свой приговор:
— Когда ты и твоя супруга отдалитесь от моего храма, развяжите ваши пояса и бросайте за спину кости вашей матери. И ваше желание исполнится.
Великий лучезарный свет померк, и Фемида с Гермесом исчезли.
Девкалион и Пирра спустились по осклизлым ступеням святилища.
— Первую часть оракула — «развяжите ваши пояса» — я понимаю, — рассуждала Пирра. — Понимаю также, почему богиня посоветовала сделать это, лишь когда мы отдалимся от ее храма; храмы ведь не место для соитий.
— А я понимаю и вторую часть, — откликнулся Девкалион. — Наша общая мать — Великая праматерь, Земля, а кости Земли — это камни. А когда бросают камни за спину? Когда пашут, чтобы осеменить почву и извлечь из нее пропитание для жизни.
И они занялись работой и любовью.
Не все народы называют Девкалиона одинаково, расходятся они и в том, куда он приплыл. Некоторые его называют Серамбусом и уверяют, что он пристал к горе Афон; вавилоняне называют его Парнапиштимом; шумеры зовут Ксисутросом и высаживают его на горе Арарат; евреям он известен под именем Ной. Но доказательство, что речь идет о нем и только о нем, состоит в том, что все народы удержали в памяти одну и ту же подробность: ковчег потопа был сделан из акации. Из этого же дерева в Египте делались священные суда, которые хранились в храмах.
У Девкалиона и Пирры было много детей, в том числе и Эллин, предок всех греков. Эти дети быстро размножались, возделывали землю, строили новые города.
Так началась пятая раса, ваша.
Одиннадцатая эпоха
Новая раса, новые любовные увлечения
Что воистину восхитительно во Вселенной, так это не протяженность ее пространств, не многообразие форм, не бесконечность размеров, не сложность систем, не разнообразие сочетаний, не последовательные ряды мутаций; нет, самое восхитительное, чем и вас призываю восхититься, — это равновесие, точнее, вечное и всеобщее стремление к равновесию.
Вам может показаться странным восхваление вселенского равновесия тогда, когда Фаэтон сорвался со своей солнечной орбиты, потоп затопил землю и в этом катаклизме погибла четвертая человеческая раса.
Ну так вот, все наоборот,
Что такое равновесие, если не постоянно исправляемое неравновесие?
Да, я считаю восхитительным, что сила земной молнии поражает Фаэтона, что испарившиеся воды вновь выпадают на землю, что чрезмерные потоки возвращаются в океан и что остается спасенная пара, чтобы вновь начать человеческий род.
Если даже ваш земной шар уничтожит какая-нибудь катастрофа, не сомневайтесь, что он вновь образуется где-нибудь в другом месте, точно такого же веса, и жизнь, ваша разновидность жизни, вновь появится в другом уголке космоса.
Так вот, дети мои, раз уж мы коснулись этого предмета размышлений, то пора приступить к некоей проблеме, о которой мне необходимо потолковать с вами в том или ином месте моего рассказа.
Понятие сверхбога, единственного бога, которое три с половиной тысячелетия, то есть совсем недолго, вбивали вам в голову безумный фараон, жаждавший власти беглый пророк да несколько логиков, опьяненных собственным мозгом (всё примеры образцовой паранойи), понятие абсолюта, который вы именуете Незримым (поделом!), Непостижимым (еще бы!), Невыразимым (а то как же!), не может быть ничем иным, кроме как точкой равновесия, вокруг которой всё формируется, колеблется, составляется и без которой всё бы распалось. Единственный факт, определяемый как полностью универсальный, — это самое острие стрелки на коромысле миллиардов весов.
Однако тут нет ничего, что походило бы на то высшее, деятельное, сознательное, творческое, распределяющее божество, которому вас научили. Все совсем наоборот. Это повсеместное равновесие, это средоточие всего само по себе является небытием, неподвижностью, безучастностью; это не сила, это результат сложения и противоборства всех сил всех богов, их беспрестанно возобновляющееся взаимоуничтожение — вечное и мимолетное.
Понятие единого бога и его подразумеваемое содержимое представляют собой самое удивительное искажение, произведенное зеркалами ума пятой человеческой расы. Нужно быть по меньшей мере вдвоем, чтобы что-то создать, и это относится к любому богу, каким бы он ни был. Одинокий владыка, которым вам затуманили взгляд, может быть только отсутствием бога. Если бы он в самом деле был один, вас бы не было.
Безумный фараон хотя бы Солнце принял за исключительного бога. Светило — очевидный центр равновесия для той части мира, которая видима и ощутима для вас. Его ошибка еще сохраняла тонкую связь с истиной.
Но пророк, заплутавший в Синайской пустыне, но логики, заплутавшие в пустыне разума, зашли гораздо дальше. Дойдя до совершенного предела ложной идеи, они поместили, вытолкнули своего единственного бога за пределы мира, вовне. Впрочем, это единственное место, куда можно было его поселить, чтобы он казался неоспоримым, казался свергнувшим нас.
Мы, древние многочисленные боги, были и остаемся с атомами, галактиками и людьми, внутри Вселенной, где ничто не свидетельствует о какой-либо ее ограниченности или конечности. Но ваша ложная абстракция не могла занять другого места, нежели отсутствие Вселенной, которое надо постараться вообразить; и вот доказательство: то, что называлось «Хаос», вы вынуждены были назвать «ничто».
С этого момента все становилось возможным, я хочу сказать, любой бред, любые заблуждения, любые злоупотребления, ведь «ничто» уже не уравновешивалось, «ничто» уже не было объяснимо или постижимо.